Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Начали натаскивать Конрада Генлейна, нашли Германа Франка, обучили их подготовке разложения чехословацкой армии. За полтора года создали партию судетских немцев — отличную «пятую колонну», навербовали сотни агентов. К осени тридцать восьмого Генлейн стоял уже во главе «Судето-немецкого добровольческого корпуса» в 40 тысяч человек, снабженного оружием. Это была сила. Одно центральное разведывательное бюро в Судетах во главе с Ламнелем чего стоило. Все, что происходило в Чехословакии, абвер знал не хуже Бенеша. Ему, адмиралу Канарису, лично пришлось каждый второй день мотаться в замок Дондорф, около Байрейта в Баварии, где создали штаб-квартиру для Генлейна. Он буквально тыкал пальцем тогда, где демонстрировать, где саботировать, где нападать на чешских жандармов, таможенников, кого убрать из политических оппонентов, а Генлейн и Франк передавали указания своим подчиненным. Все происходило по расписанию абвера на радость фюреру, который совал сведения о «стихийных взрывах отчаяния» в Судетской области Чемберлену и Даладье до тех пор, пока последние не сдались и не продали Бенеша. Сразу после мюнхенских подписей вермахт вошел в Судеты, а в марте 1939 года — присоединили оставшуюся Чехию по австрийскому образцу. К мюнхенским дням у границ Чехословакии стояло 30 дивизий верхмахта, а на западных границах рейха — всего 5, против которых было 28 французских. У Бенеша имелось 45 дивизий. Чехи мобилизовали один миллион и мобилизацию отменили, затем объявили призыв еще раз и опять отменили. Русские двинули к западной границе 30 дивизий при поддержке 600 самолетов, заявили, что помогут и без Франции, если Бенеш попросит их официально. О том, что президент промолчит, Канарису было известно. Такой вариант событий проигрывался, русских побаивались, но Бенеш молчал, все обошлось. Имея на руках минимум козырей, фюрер блефовал по-крупному, и огромные силы, которые могли тогда задавить фатерлянд, стояли кругом в бездействии, как на улице толпа смотрит на избиение кого-то, но не вмешивается.

Но — вот Польша. Польша! Что будет дальше? Канарис встал, подошел к карте и от нахлынувших мыслей замотал головой. Радость от 1 января улетучивалась.

Все начиналось блестяще. За неделю до вторжения в Польшу, после энергичных шагов Гитлера, был подписан договор о ненападении с Россией. Это была гарантия невмешательства со стороны русских. Абвер находился на высоте. Сеть заброшенных радиоагентов была небывало значительной, в августе в Польшу переправили группу диверсантов, они разрушили важные транспортные сооружения, что препятствовало концентрации частей польской армии; в ночь перед нападением 1 сентября через польскую границу перебросили под видом шахтеров и рабочих порядка пяти тысяч диверсантов, в основном говорящих по-польски, с тем чтобы они захватили приграничные мосты, электростанции. Все шло по плану. Но… Канарис вздохнул. Когда посол Англии Гендерсон 3 сентября в 9 часов утра прибыл в рейхканцелярию и зачитал переводчику Гитлера Шмидту ультиматум, а тот перевел его фюреру, последний на какое-то мгновение потерял дар речи, потом спросил Риббентропа: «Что же теперь делать?» Выступление Англии и Франции на стороне Польши не ожидалось. Все были уверены, что пронесет и на этот раз. И началось. Уже на следующий день, 4 сентября, англичане арестовали на своем неприступном острове 400 немецких агентов. Абвер оказался, как мрачно пошутил начальник отдела разведки Пиккенброк, в роли подлодки без перископа. Сколько усилий, нервотрепки, хитроумных ходов затратил Канарис на уверения друзей — англичан, что вот чуть-чуть, чуть-чуть подождите и генералы сотворят государственный переворот.

Заговор немецких генералов против Гитлера существовал, в отличие от заговора русских генералов против Сталина. Канарис улыбнулся. Англичане шли на закулисные переговоры охотно, требовали убрать фюрера и записали в так называемый «Меморандум X», представленный ими немецким заговорщикам, параграф «Об урегулировании восточной проблемы в пользу Германии». С британской стороны переговоры вели официальные круги, они знали, куда бросить нерастраченные силы вермахта. И такая непоследовательность. То сами носились с идеей удара по Красной Армии, и мы Для них все провернули. Теперь же врезали нам. Какого черта они полезли со своими ультиматумами?! Господи, ведь не Польша же цель! Это только промежуточная станция на пути к России. Неужели непонятно, что по дороге в Россию надо перешагнуть через поляков, этих пешек в большой игре? Как же иначе попасть на Восток? С Францией мы разделаемся, всякие там Бельгии, Голландии не в счет. Но как подписать мир с Англией? А если нет, то война на два фронта? Россия-то на повестке дня…

Услышав об ультиматуме Англии в рейхсканцелярии в тот день и приехав к себе, Канарис тотчас позвал Лахузена, Пиккенброка, Бентивеньи и сказал им, что наихудшее свершилось и невозможно ничего уже изменить. Он отчетливо это помнил… Да, начало сорокового года сулило одни заботы. Но надо держать себя в руках, надо работать.