Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Да ладно трепаться, — сказал Ян, — спецбригада в тыл врага, да?

Дима кивнул.

— Направление у нас одно, но масштабы разные, — продолжил Ян. — У тебя группы, целя бригада создается, я слышал. У меня — одиночки для набора опыта. Да и тех пока найдешь, побегать надо. Ищу их среди добровольцев в армию. С латышским языком. Но трудно, профессионалов нет.

— Да, все так внезапно началось. Никто не ожидал, что все кувырком пойдет. Если бы время на подготовку оставалось, на мобилизацию, — Дима вздохнул. — Ты, Ян, откуда появился?

— Пять месяцев прослужил в Латвии, своей родной, в наркомате. Пришлось повстречаться и познакомиться с немецкой агентурой поближе. Кое-кого разоблачили, посадили, так сказать, но это слезы, Дима, слезы.

— Что так?

— Да много ли сделаешь за те месяцы, что нам немцы отпустили?

— О чем ты?

— Дима, дорогой, для нас там ясным стало только одно: абвер весь год до начала нападения готовился к нему. Мы брали живьем, так сказать, его агентов, захватывали рации, документы. Всем их снабжали из Кенигсберга. Из всего было видно, что работа их в условиях нашей власти рассчитывалась на год. Год отпустили нам, понимаешь? А дальше — Советов не будет. Советам крышка. Вот все их Установки своей агентуре.

— И что же мы? Следовательно, не оценили? — спросил Дима.

— Мы все честно сообщали наверх, а вот как товарищу Сталину докладывали, не знаю.

— Все оказалось внезапным, как снег на голову, ты же слышал сегодня его речь, — сказал Дима.

— Вот именно. Мы там, на территории Прибалтики, никаких толковых позиций своих не оставили, не успели, вышибли нас молниеносно, — согласился Ян и посмотрел на приятеля выжидающе. Черт его знает, как друг Дима оценивает внезапность!

— А до Латвии где ты служил? — спросил Дима.

— На Урале служил, в лагере.

— Ты? В лагере?

— А чему ты удивляешься? Служил, а не сидел, и то хорошо. Не началась бы война, мало ли что могло произойти. Ты, я слышал, тоже с орбиты сходил или вранье?

— Правда. В тридцать восьмом отправили в управление по строительству Беломорканала, в Медвежьегорск, в тридцать девятом сказали, что иди, брат, на пенсию.

— Тоже, значит, на работу с заключенными попал?

— Да, дорогой Ян.

Оба посмотрели друг на друга понимающе. Повеяло взаимодоверием. Ставшие чужими лубянковские коридоры разводили поневоле.

— И что ты делал два года, работал?

— Почти ничего не делал, жил под Москвой, чем-то время убивал, как все дачники. Вспоминал о прошлом, все думал: за что? Да не мог сообразить, что мы, старые чекисты, такого сделали, что нас вот так погонят, как бродячих псов, кого куда. И не два года, а полтора. В ноябре тридцать девятого меня уволили, с прошлого месяца, как только началось, — на службе.

— Ты что, месяцы считал?

— Ян, я дни считал. Поверь! И считать мне надо не с тридцать девятого, а с тридцать седьмого года. Вот так. Не знаю, как тебе.

— Так же. Полная аналогия. Раньше, бывало, нет-нет, да и земляков встречал, по-латышски мог поговорить. Три года как не с кем перемолвиться стало. Опала есть опала. Вот так. Все новые. Единственных соплеменников видел лишь в лагерях. Но с ними не пообщаешься, попадешь под подозрение и самого к ним отправят. Бывало и так. Только прошлым летом душу отвел. Да что горевать! Давай об этом после войны поговорим!

— После победы, — уточнил Дима.

— Ясное дело — не в плену у Гитлера, — усмехнулся Ян.

— Об одном переживаю: тех, кому в двадцатые было по двадцать, как мне, как тебе, теперь было бы по сорок. Как нужен был бы их опыт там, в тылу врага, на землях, где они воевали в гражданскую! — сказал Дима.

— Не говори. За этот опыт кровью тогда платили, жизнями, и сейчас еще разок заплатим. Молодежь наша на все пойдет, но, пока она научится делать это так, как наше поколение, — умело, времени потребуется тьма, а где его взять? Сам бы пошел с ними. Но нет, говорят, сиди, учи. Вот и сижу. А мне бежать надо, — заторопился он, взглянув на часы. — Тебе-то рядом, а мне крюк делать, на электричку. Слушай, давай увидимся у меня, я недалеко от твоего «Динамо» сейчас живу, тогда и поговорим. Дай блокнот, запишу свои координаты. Друзей вспомним.

Ян быстро записал адрес и телефон, и друзья расстались, чтобы на самом деле встретиться лишь в 1944 году здесь, в Москве. Так уж получилось. При выходе из парка они крепко пожали друг другу руки и разошлись. Диме, или Дмитрию Медведеву, ставшему впоследствии широко известным партизанским командиром, Героем Советского Союза, до ворот стадиона «Динамо», где собирали кандидатов в партизаны, было рукой подать. Яну, полному энергии будущему шефу Казика, Конрада и иже с ними, требовалось времени больше: он пошел в метро, доехал до Курского вокзала, сел на электричку и направился за город, где готовили кадры для заброски в его родную Латвию.