Мишель получил диплом и до конца жизни проработал медбратом в детском онкологическом отделении в больнице Джонса Хопкинса. Ухаживал за детьми, которые болели раком.
Как-то я спросил его:
— Мишель, у тебя такой большой стаж, почему бы тебе не стать врачом?
— Ну-у, если я стану врачом, то не смогу работать с детьми, — ответил он.
Он не стремился сделаться врачом: ему было важно другое.
— Каково там работать? — спрашивал я у него. — Наверно, ты все время теряешь детей.
— Да, теряю, постоянно, и это очень, очень тяжело.
Мы с Мишелем были знакомы пятьдесят лет, и его жизнь, а также его недавняя смерть произвели на меня сильнейшее впечатление. На восьмом десятке Мишель сам заболел раком. Болел долго, несколько раз подвергался химиотерапии, а это может сильно ослабить организм. Но каждый раз, набравшись сил, он возвращался в больницу уже в качестве сотрудника и снова занимался детьми. Трудился, пока вообще мог передвигать ноги. За всю жизнь мне встретилось очень мало людей, которых можно поставить в один ряд с Мишелем: это был просветленный ум, человек, способный к неутомимому, деятельному состраданию.
Вскоре после знакомства с Мишелем я стал смелее выбирать себе жилье. Покинул Аппер-Вест-Сайд, и в следующие несколько лет мне довелось пожить во всех уголках Манхэттена. Я даже работал консьержем, по примеру Мишеля, в многоквартирном доме на одной из Восточных 60-х улиц, вблизи Центрального парка и Зоопарка. На рубеже 50–60-х годов ситуация была не чета нынешней: арендная плата была низкая, спектр предложений на рынке аренды — широчайший, какой район Нью-Йорка ни возьми. Квартира обходилась дешево, проезд на метро — тоже. Когда я только приехал в Нью-Йорк, жетон на метро стоил пятнадцать центов — как и ломоть пиццы. Пожалуй, только нью-йоркцам известен трюизм, что поездка в метро и ломоть пиццы всегда стоят одинаково. Либо их цены играют в догонялки, и закрадывается подозрение, что по каким-то закулисным причинам эти две главные статьи в бюджете нью-йоркца неразрывно связаны: ценовой сговор, так сказать. Жизнь в Нью-Йорке изобилует такими диковинными фактами, в этом городе бесконечно интересно.
Сегодня молодому музыканту или танцовщику намного труднее найти работу и доступное по цене жилье. В те времена легко было найти даже почасовую и нерегулярную работу. Я вполне неплохо перебивался, работая всего лишь двадцать — двадцать пять часов в неделю: то есть три полных дня или пять дней по полдня. Даже в конце 60-х, когда я вернулся в Нью-Йорк, пожив в Париже и в Индии — даже почти до конца 70-х — я мог содержать семью, работая не больше трех-четырех дней в неделю.
Итак, жилье обходилось дешевле, найти работу было проще. Вдобавок на рубеже 50–60-х Нью-Йорк был значительно спокойнее, чем в позднейшие времена. Летом мы с друзьями под вечер обычно шли пешком по Сентрал-Парк-Вест от 110-й улицы до Таймс-сквер, обедали за полтора доллара в стейкхаузе «У Тэда» на 42-й улице, шли в кино (билет стоил доллар двадцать пять центов), а потом неспешно брели обратно по Сентрал-Парк-Вест от начала до конца. Если ночью было жарко (учтите, эпоха кондиционеров тогда еще не наступила), некоторые располагались на ночлег в парке.
Мое последнее съемное жилье в Аппер-Вест-Сайде располагалось на 96-й улице: я снял там одну квартиру, потом переехал в другую. Выкладывал за аренду аж шестьдесят девять долла-ров в месяц, а потом и все сто двадцать пять; поэтому я созрел для перемен. Что ж, перемена действительно наступила, гигантская: я перебрался в Нижний Манхэттен, на Фронт-стрит, в дом в одном квартале от Рыбного рынка на Фултон-стрит. Это было уже в 1959-м, на заре периода, когда художники и некоторые музыканты взялись перестраивать промышленные помещения-лофты в пространства, которые одновременно служили жилищами и студиями. Я обосновался на третьем этаже в здании, примыкавшем сзади к рыбному ресторану «Слоппи Луи» на Саут-стрит. Рынок и ресторан распространяли вокруг въедливый запах рыбы — свежей, соленой и жареной. Кажется, Рыбный рынок работал круглосуточно и без выходных. Насколько помню, он никогда не закрывался полностью, хотя днем торговля иногда шла вяло.