Слова через край

— Я понимаю тебя, дорогая. Твоя реакция по-человечески объяснима, но все пройдет, все кончится. Вы с Акилле, если захочешь, можете уехать во Фрозиноне. Там вам будет спокойно. Я буду приезжать к вам каждую субботу.

Она молча кусает губы. А Карло продолжает:

— Теперь позаботься о своем туалете. Я хочу, чтобы сегодня вечером в театре ты была красивее всех.

Сильвия и на этот раз не решилась ему все высказать. Но просит его разрешить ей остаться дома, ей не хочется никуда идти в такой вечер, как сегодня.

— Я умоляю тебя, Сильвия! — говорит Карло. — Ну неужели же мы должны надеть траур? Ведь жизнь продолжается!

По радио передают инструкции относительно затемнения; излагаемые бюрократическим, холодным языком, они звучат еще более зловеще.

Театр «Куирино» весь в огнях. У входа всех членов фашистской партии, не имеющих в петлице значка, просят вернуться домой и надеть его. Спектакль вот-вот начнется. Дают комедию Эдуарде Де Филиппо «Человек и джентльмен». Роскошные женщины, фашистские «шишки» в полной форме, приветствия, несущиеся из всех лож. В одной из них Карло с женой, Вирджентиии, Чезаре, художник Марри. Каждый старается вести себя как можно более непринужденно и весело. В воздухе летают фразы: «Испания выразила Италии свои симпатии», «По всей стране царит полнейшее спокойствие», «Французский посол, услышав об объявлении войны, побледнел», «Наш фронт уже пришел в движение».

Перед самым поднятием занавеса кто-то кричит из партера:

— Да здравствует дуче, да здравствует король, да здравствует Италия!

Все аплодируют, вздымают руки в римском приветствии. Потом наступает тишина, занавес поднят, появляется Эдуардо Де Филиппо, зал рукоплещет, а Карло легко касается губами волос жены: он уходит, ему нужно в редакцию, до скорой встречи на террасе. Сильвия обводит взглядом сцену, ложи, сидящих рядом Вирдженттини, Чезаре, Марри и снова — сцену: просто невозможно отличить зал от подмостков, публику от актеров.

Спектакль окончен. Толпа валит из театра. Темно. Только луна чуть освещает улицы и памятники. Сильвия идет между Вирджентиии и Чезаре, который освещает путь карманным фонариком. Такие фонарики с затемненным стеклом у многих, они отбрасывают на тротуар синеватые пятна света. Затемнены и фары машин. Автомобильные гудки звучат приглушенно. Люди разговаривают вполголоса, все словно боятся — не только что их увидят, но и что их могут услышать. Лица прохожих вдруг странным образом выступают из темноты, чтобы затем сразу же в ней исчезнуть.

— Все мы похожи на призраков, — говорит Чезаре.

А Марри замечает, что в этом есть своеобразное очарование. Вирджентиии пытается поймать взгляд Сильвии.

На террасе цветы, тишина, звезды, полумрак. Возвратился и Карло. На открытом воздухе запрещено даже чиркнуть спичкой. Вдали смутно вырисовывается темная масса купола святого Петра. Сильвия разливает ликеры, прохладительные напитки, раскладывает сладкое. Ей помогает Катерина в белом передничке. Смакуя торт, Вирджентиии обращается к Сильвии:

— Пока в Италии есть такие женщины, как вы, нельзя потерпеть поражение. Знаете, я не столько верю в мужчин, сколько в наших женщин. Какой великолепный торт!

Сильвия извиняется, что он с одной стороны немножко подгорел.

С улицы то и дело доносятся крики дежурных из отрядов ПВО, приказывающих какому-нибудь рассеянному погасить свет или закрыть ставни. Между тем художник Марри делает в альбоме наброски — портреты присутствующих, говоря, что в полумраке все лица кажутся более значительными и загадочными. Они привели с собой и новичка Антонио, еще сильнее робеющего и уже влюбленного в Сильвию.

Сильвия садится на подлокотник шезлонга Карло, муж обвивает рукой ее талию.

— Сильвия, не шевелись, сиди вот так, — говорит Марри. — Замечательная пара!

— Поставь внизу число. «Замечательная пара. 10 июня 1940 года». Может быть, сегодня ночью они сделают второго ребенка — и назовут его Бенито. Наилучшие пожелания, — усмехается Чезаре.

Вирджентиии:

— Дорогой Чезаре, ты переживаешь кризис с тех пор, как покинул материнскую утробу. Доверься мне.

Чезаре:

— Я тебе не верю, хотя мы и учились вместе в школе.

Вирджентиии:

— Кому же ты веришь? Чезаре:

— Истории.

Вирджентиии смеется от всей души:

— А жалованье получаешь по отделу хроники!

Чезаре повышает голос:

— Черт возьми, впервые за сорок лет я слышу от тебя хоть что-то похожее на остроумие. Муссолини прав — итальянцев надо пинками под зад гнать на войну, чтобы они стали умнее.

Карло:

— Говори тише.

Мужчины исподтишка бросают жадные взгляды на Сильвию. Сильвия встает, Карло ее целует, а Чезаре говорит, что, как бы дела ни обернулись, им, интеллектуалам (он обводит вокруг вытянутым пальцем), всегда удастся спастись.

— В нашей стране при помощи слов можно творить чудеса. Не правда ли?

Он поворачивается к Сильвии, желает ей спокойной ночи. Но прежде хочет узнать, согласна ли она с его мнением, что в Италии талант служит для того, чтобы обманывать самих себя и своих ближних. Но Карло опережает ответ Сильвии: