Вчера вечером на виа Салариа двое прохожих поскандалили, столкнувшись на повороте. Было темно, луна еще пряталась за Монте Марио. Вокруг собралось шесть-семь человек, вернее, теней. И уж тут оскорбления посыпались со всех сторон. Вскоре началась драка, подоспела дорожная полиция. Когда порядок был восстановлен, каждый направился своей дорогой.
Вот видишь! А ты удивился, когда в пятницу вечером я сказал тебе в такси, что плохо понимаю людей. На виа Салариа спорщики слышали лишь голоса; враждующие партии и составились-то по голосам, ведь невозможно было различить ни носа, ни уха, и никто не спросил у другого фамилию.
Я же отвечаю оскорблением, только если оскорбляют меня лично. И во время ссоры, прежде чем приступить к расправе и дать человеку пощечину, вежливо спрашиваю: «Вы именно меня намерены оскорбить?»
«Да, вас», — ответил мне один тип, которому я нечаянно наступил на ногу. Я долго молча смотрел на него, потом спросил: «Кто я такой?» — «Я вас не знаю», — сказал он. «Значит, вы не меня лично хотели оскорбить?» Лишь когда я назвал свое имя, а этот тип продолжал осыпать меня бранью, я дал ему пинка.
Теперь ты понимаешь, дорогой Бернари, почему я обычно ссорюсь только с друзьями!
К Джузеппе Чезетти
Что самое противное в человеке? Боязнь, страх, ужас, что ты станешь нищим. Свойственно это, разумеется, в основном людям богатым, вернее даже, очень богатым. А поводом к такому заключению послужило твое письмо. Ты писал мне: «Купил себе сельский домик и там проведу остаток жизни».
Сельский домик — наиболее распространенная и приемлемая мечта. Каждый из нас, после честно прожитой жизни, имеет в старости право на несколько лет покоя, право вернуться в родные края. Мне почему-то кажется, что все родились не в городе, а в маленьких селениях, где тебе знаком каждый камень. И я думаю, что покинуть город можно без всякой ностальгии; с каждым днем я все яснее понимаю, что для светлой души закат не так уж и печален. Один мой старый друг, представь себе, даже не радовался восходу солнца.
Почти все, или вообще все, знакомые мне богатые люди невольно признаются, что днем и ночью мучаются мыслью, как обеспечить себе навсегда безбедную жизнь.
К примеру, у К. П. есть миллион. Так что же? Вот как он рассуждает: «Куплю себе в городе квартиру. Обеспечу себя на всю жизнь. А еще куплю кусок земли, и это даст мне средства к существованию. Зерна, пшеницы, для себя я всегда смогу собрать. Потом надо купить большой брильянт и везде носить его с собой. Если даже случится война, недород, придется бежать из страны, золото и брильянты своей цены не утеряют. А вдруг и они обесценятся? Ведь могут же открыть огромные алмазные россыпи, и тогда брильянты будут стоить гроши. Тогда я сооружу большущий бронированный погреб и буду хранить там тысячи консервных банок, сотни бутылок вина, центнеры муки и других продуктов, десятки пар ботинок, рулоны тканей. Хотя и это может не помочь. Когда вспыхивают мятежи, безжалостные повстанцы проникают повсюду, они вспарывают матрацы, ломают стены, для них нет ничего святого. О боже, как же поступить?! Надо перевести в заграничный банк по крайней мере двести тысяч лир. Нет, лучше вырою в моем поле тайник…»
Думаешь, все это я сочинил? Такие мысли я читаю в глазах многих наших друзей. Нечто подобное пронеслось недавно и в моей голове, когда, заплатив свои годичные долги, я взял и отнес в банк несколько тысяч лир.
Нет, не принимай меня за врага сберегательных касс и других столь же разумных учреждений. Но поверь, зло накопительства не знает исключений.
Итак, я навещу тебя в твоем сельском домике и буду искренне тебе завидовать.
К Марко Бранкаччи
Эта твоя рубрика мне нравится все больше, в ней ты бичуешь один из самых больших и темных пороков человека — неуважение к молчанию. Мы хотим всегда, каждую секунду, слышать звук собственного голоса. Вчера я наблюдал, как Сатурн и Юпитер словно бы сплелись и имеете плыли в облаках. На площади нас было всего двое. Внезапно мой друг сказал: «Видал, тот дом в глубине выкрасили в зеленый цвет?» — «Да», — ответил я, и потом мы заговорили о всяких других вещах. Дома я долго над этим думал и в конце концов пришел к выводу, что друг споим пустым вопросом напрасно помешал мне любоваться звездами.