Именно в сторону этой Марксовой проблематики объективных мыслительных форм направлена мысль Фуко стремится обнаружить их общую основу, которая также исторически преходяща. Ясно, что его "язык" -- это не язык" в лингвистическом смысле слова. Язык у Фуко -- это скорее метафора для обозначения самой возможности соизмерения и взаимопреобразования разнородных продуктов и образований человеческой духовной культуры, общего механизма духовного производства. Как история является лабораторией возможностей понимания, так язык есть лаборатория средств этого понимания, ресурсов культуры. Отсюда единство истории и языка в концепции Фуко. " Язык" -- это уровень первоначального структурирования, на основе которого далее вступают в силу социально-культурные механизмы более высоких уровней,например рационально-логического. Язык мира (Ренессанс), язык мысли (классический рационализм), язык как самозамкнутое бытие (современная эпистема) -- все это здесь лишь условное обозначение для различных способов такого структурирования в различные исторические периоды.
Эта попытка Фуко вычленить общий структурирующий механизм во всех образованиях сознания и культуры данной исторической эпохи вполне имеет право на существование. Возражения вызывает другое -- опасность абсолютизации того допонятийного уровня, на котором Фуко ведет свое исследование. Ища этот уровень обоснования, Фуко ограничивает поиск всеобщих форм структурирования надстроечных содержаний самой надстройкой и останавливается на этом, не рассматривая более широкий контекст социальных отношений каждой эпохи, который только и мог бы упрочить обоснование вычленяемых "эпистем". Другая сложность возникает в связи с ограничением исследовательских задач Фуко анализом прерывности при переходе от одной эпистемы к другой в ущерб исследованию преемственности и связей между ними -- словом, всей той совокупности факторов, которые позволяют осмыслить смену мыслительных структур как диалектический процесс развития, а не как калейдоскоп образов, чередование которых не обусловлено никакими обстоятельствами внутреннего или внешнего порядка. Преодоление узости этого подхода наряду с расширением круга исследуемого материала намечается в следующих за "словами и вещами" работах Фуко.
"Слова и вещи" относятся как раз к середине творческой биографии Фуко. Здесь он обобщает замысел исследований предшествующих лет, прежде всего работ "Психическая болезнь и личность" (1954), "Безумие и неразумие: история безумия в классический век" (1961), "Рождение клиники: археология взгляда медика" (1963). Единство позволяет рассматривать эти две последние работы вместо со "Словами и вещами" как своего рода трилогию. Уже по одним заглавиям работ Фуко первого периода видно, какой материал привел Фуко к его основной концепции: это были проблемы медицины, в частности психиатрии, и их связь с социальными условиями. Так, "История безумия в классический век" посвящена разбору исторически меняющегося соотношения между социальными критериями разума и психической болезни анализируется у связи с целой совокупностью социальных отношений -- юридических, экономических, религиозных. Все эти работы, также как и "слова и вещи", ставят целью описание тех общезначимых установок мышления и мировосприятия, которые обуславливают возникновение тех или иных культурных и общественных явлений.
Работы, написанные после "Слов и вещей" -- "Археология знания", "Что такое автор", "Порядок речи", "Надзор и наказание", -- развивают основной замысел Фуко, внося в него вместе с тем существенные изменения. Самая важная из работ этого периода, "Археология знания", была своего рода ответом на критику "Слов и вещей" и одновременно, по- видимому, продолжала собственную эволюцию взглядов Фуко. Эта работа -- свидетельство серьезного перелома в концепции Фуко, размах культурологических обобщений "Слов и вещей" уступает здесь место более тщательной и методологически отчетливой проработке историко-культурного материала. Цель "Археологии знания" -- в прояснении задач исторического (или, точнее, археологического) исследования культуры, которые ранее скорее скрыто подразумевались, нежели открыто высказывались. Для историка (археолога), заявляет Фуко, нет в культуре ничего, заранее заданного: ни грани между объектами наук, с другими формами общественного сознания; даже такие объекты, как "автор" или "произведение", не подразумеваются сами собой. Все факты, все атомы культуры, представляющиеся недельными, подвергаются делению, все они вписываются в контекст речевых или "дискурсивных" практик. "Дискурсивный" у Фуко не значит "рациональный", "логический" или "языковой" в собственном смысле слова. Дискурсия -- это срединная область между всеобщими законами и индивидуальными явлениями, это область условий возможности языка и познания *1). Дискурсивные практики, по Фуко, не исключают других видов