Слова, которые исцеляют

До сих пор я спала «инертно»; теперь я спала «активно». Я приносила в глухой переулок охапки сновидений. Я выясняла для себя все или почти все, но предпочитала демонстрировать доктору, что у меня все хорошо. То, что другим казалось нормальным, для меня было просто замечательным, и только доктор мог оценить огромное значение каждого моего нового дня. Ложась на кушетку, я вспоминала тех арабских продавцов, которые приходили на базары моего детства. Они садились на корточки, вынимали из складок туники кусок материи, разворачивали его и расстилали перед собой. На этом большом квадратном платке они раскладывали ржавые заколки и иглы, погнутые гвозди, куски проволоки, старые использованные шурупы, кнопки, гайки, куски оловянных труб. Человек искусными движениями делал из этого металлолома маленькие кучки, потом скручивал себе папиросу и погружался в спокойное ожидание в приятной, кружевной, трепещущей тени эвкалипта или в густой тени платана. Он знал, что на протяжении дня от толпы покупателей-зевак, снующих в пыли и на солнце, отделятся какие-нибудь заинтересованные, подойдут к нему и, может быть, обнаружат на грязном платке шуруп или кнопку – ту единственную деталь, которую нигде больше не достать и которая послужит им для починки и восстановления старого инструмента или старого ценного предмета, который без нее ничего не стоит. И в качестве премии, чтобы радость была более полной, получат две-три погнутые иглы или тупую английскую булавку. Вопреки видимости продавец знал, что его платок содержит чудеса, – вот почему он был так спокоен.

Подобным же способом я приходила и выкладывала перед доктором разношерстный материал моих сновидений. Я создавала кучки слов и образов, которые группировала воедино в зависимости от того, как они связывались у меня с «собакой», «трубой», «холодильником» и т. д. Это были ключевые слова, которые доктор и я выделяли из общего словаря и которые, несмотря на свою лаконичность, помогали обрисовать целую зону, иногда очень обширную, моего существа. Толкование снов, таким образом, могло иметь смысл только для него и для меня. Так, «труба» ассоциировалась с неудачным абортом матери, «собака» – с боязнью быть осужденной и покинутой, «холодильник» – с неясным и бессознательным и т. д. Мы очень хорошо понимали друг друга, и это было главным.

В течение всего анализа я не переставала удивляться (удивляюсь и сегодня) той замечательной работе, которая совершается между сознательным и бессознательным. Неутомимые пчелки! Бессознательное искало в глубинах жизни принадлежавшие мне богатства и поставляло их на один берег моего сна, а сознательное – на другой, издали оценивая новость, давая мне предчувствовать ее или же отвергая. Так, иногда в мою реальность врывалась легко постижимая истина, простая, но являвшаяся лишь тогда, когда я могла ее воспринять. Бессознательное долго готовило почву, по-всякому предупреждая сознательное – словами, образами, сновидениями, которым я не придавала значения. Пока в один прекрасный день, готовая принять новую истину, я оказывалась способной проделать путь к ней за несколько секунд. Так случилось с моим насилием, которое я смогла увидеть только тогда, когда была в состоянии его вынести.

В конце того промежутка времени, в котором я научилась анализировать свои сновидения, мне приснился сон, который я не могла истолковать и который, как я почувствовала, мог ускорить мой прогресс в анализе.