Слова, которые исцеляют

Прекрасные глаза, прекрасные слезы! Прекрасное голубое, прекрасное зеленое, прекрасное золотое. Наконец! Наконец!

Счастье существует! Я знала, я всегда знала. Ясное, простое, полное счастье. Счастье, которому я отвела важное место в центре своей личности и которое поселилось здесь впервые спустя столько лет. Спустя тридцать лет, проведенных в его ожидании.

Он приблизился ко мне, обнял рукой за шею. Он гладил меня.

– Как ты изменилась! Ты смущаешь меня, кто ты?

Я была слишком растрогана и не находила слов, чтобы заговорить. Я разговаривала с ним своими темными зрачками, настолько же темными, насколько светлыми были его зрачки. Я говорила ему, что хотела любить и быть любимой, что хотела смеяться и созидать, что я была совсем другой.

Он обнимал меня. Он целовал мои веки, лоб, ноздри, уголки губ, кончики ушей. Я чувствовала его плоский живот, мускулистые ноги.

– Слушай, я не знаю, что на меня нашло, но я влюбился в женщину, которая написала эти страницы.

Подойди, давай поглядим друг на друга, не отрывай от меня глаз. Давай войдем в волны. Я знаю место с белым песком, где ты не поранишься, где надо будет только расслабиться. Вспомни, мой дорогой, мой прекрасный, что море доброе, если не боишься его. Оно хочет лишь легко касаться тебя, ласкать тебя, нести, качать, разреши ему это сделать, и тебе понравится. В противном случае оно будет пугать тебя. Хватайся за пену. Чувствуешь, как песок под ногами бежит вместе с волной? Беги вместе с ней! Теперь плыви на спине по воле течения. Гоп, прыжок! Окунайся, окунайся! Пусть тебя крутит, пусть тебя массирует вода!

После того как волны останутся позади, мы будем плавать в открытом море. Прошу тебя, не отрывай от меня глаз!

– Некоторые фразы, написанные тобой, взволновали меня, потому что они прекрасны и потому что я не знаю ту, которая их написала. Но все же это ты.

Молчи, не говори, морю не нравится, когда его обделяют вниманием. Давай плавать. Вытяни руки и ноги. Расслабь плечи и бедра, пусть твои руки и ноги двигаются и толкают воду, размеренно, тихо, свободно. Чувствуешь, как ты становишься дельфином? Чувствуешь, как вдоль твоего тела, как вокруг веретена, ласково обвивается вода?

Когда мы устанем, ты повернешься на спину, мы растянемся на воде и закроем глаза, чтобы солнце не ослепляло их. Какое-то время мы будем лежать так, глядя сквозь красную прозрачность век, убаюкиваемые водой, будто кормилицей с прохладной и нежной грудью.

Затем мы будем нырять, резкими движениями, вглубь к водорослям, длинные, скользкие пальцы которых будут гладить нам живот и ягодицы, лицо и грудь, спину, пока у нас не кончится дыхание.

После этого мы тихонько поднимемся на серебристую песчаную поверхность. С рук, с ног и с губ будут слетать пузырьки радости, которые только что гроздьями поднялись из глубин, опережая нас, чтобы сообщить скалам, пляжу и небу о нашем появлении.

С того дня Жан-Пьер и я стали одним целым. Мы питались собственными различиями. Мы сравнивали наши жизни, ничего не критикуя, деля поровну самые ее лучшие отрезки. Каждый раз, когда мы встречались, мы были нагружены причудливой добычей, которую описывали друг другу в мельчайших подробностях. Это воссоединение двух существований становилось для нас неоценимым сокровищем, великолепным пиром, которым мы не могли насытиться.

Так впервые платой за мои страницы стала наша первая беседа – из тех, которые ведут прямо, когда открывают желания, препоны, мечты. Эти беседы вначале касались только тех открытий, которые я сделала в анализе. Моя эволюция была столь впечатляющей, что Жан-Пьер был очарован. Постепенно он и сам стал меняться. Открытия, которые мы теперь делаем каждый в себе, беспрерывно снабжают «зерном» нашу мельницу, которая видится мне большой, солидной, быстро вращающей своими крыльями.

Когда я завершила первую рукопись, я отнесла ее издателю, которому меня рекомендовали. Через шесть дней я подписала свой первый контракт с господином в возрасте, чье имя было тесно связано с книгоиздательским миром. Он очень серьезно говорил со мной о рукописи, об ее особенностях. Я не могла прийти в себя. Не верила ни своим глазам, ни ушам. Я не решалась даже посмотреть на него. Если бы он знал, что обращается к сумасшедшей! Я не могла не думать о ней. Я воображала ее такой, какой она была не так давно, голой, сидящей в собственной крови, скорчившись в темноте между биде и ванной, дрожащей, потной, запуганной, неспособной жить.

Я вытащила тебя оттуда, старушка, я вытащила тебя оттуда!

Это было из области чуда, сказки, колдовства. Жизнь моя полностью изменилась. Я открыла не только способ выражать себя, я нашла путь, который отдалял меня от той моей семьи, от моей среды, позволяя таким образом построить мир, присущий только мне.

XIV