Слова сияния

Буря свидетельница, паршенди прямо здесь. Молодой человек призвал клинок, подождал, пока командиры роты передадут его слова, чтобы люди подготовились, а потом разрубил стену на несколько длинных лент. Он рассек ее в другом направлении широкими движениями, а после ударил бронированным плечом.

Стена поддалась и рассыпалась, каменные блоки покатились прочь от него, словно их понесло течением реки. Дождь вернулся, полный сил. Адолин был всего лишь в паре футов над землей, и он с нетерпением выбрался наружу, на скользкие мокрые скалы. Прямо слева от него стояли рядами, лицом в другую сторону, резервы паршенди, поглощенные пением. Шум битвы здесь был почти не слышен – его заглушало неестественное пение, от которого мурашки бежали по спине.

Великолепно. Дождь и завывания скрыли шум от пролома стены. Он высек еще одну дыру, пока из первой вытекали его люди с фонарями в руках. Принялся за третью, но услышал вопль. Их заметила одна из хора. В новой форме различия между мужчинами и женщинами паршенди были куда заметнее, чем раньше.

Адолин преодолел короткое расстояние до врагов и врезался в их ряды, нанося смертельные удары клинком. Вокруг падали тела с выжженными глазами. Пять, потом десять. Солдаты присоединились к нему, вонзая копья в паршенди, обрывая их жуткую песню.

Это было потрясающе просто. Паршенди не сразу переставали петь, выходя из транса сбитыми с толку и растерянными. Те, кто сражался, делали это без согласованности, и быстрая атака Адолина не дала им времени призвать странную искрящуюся энергию.

Все равно что убивать спящих. Принцу уже приходилось с помощью осколков творить кошмарные вещи. Преисподняя, да каждый раз, выходя в доспехе и с клинком на поле боя против обычных людей, он делал грязную работу – убивал тех, на чьем месте могли бы оказаться дети, вооруженные палками. Но это было хуже. Часто певцы приходили в себя лишь перед смертью – моргали, просыпаясь под дождем, встряхивались и оказывались лицом к лицу с полным осколочником, который убивал их друзей. Адолина преследовали полные ужаса взгляды, пока вокруг него падали на землю все новые и новые мертвецы.

Где же Азарт, который обычно позволял ему не обращать внимания на творившуюся бойню? Он нуждался в Азарте, но пришла лишь тошнота. Стоя посреди поля свежих трупов – от выжженных глазниц сквозь дождь поднимались струйки дыма с резким запахом, – он вздрогнул от отвращения и выронил свой клинок. Тот исчез, превратился в туман.

Что-то ударило Адолина в спину.

Он чуть не упал, споткнувшись о труп, и развернулся. Осколочный клинок ударил в грудь, породив на броне светящуюся паутину трещин. Следующий удар он отбил предплечьем и шагнул назад, принимая боевую стойку.

Перед принцем стояла женщина, и дождь струился по ее броне. Как она себя назвала? Эшонай.

Забрало шлема скрыло широкую улыбку Адолина. Такой противник – совсем другое дело. Честная битва. Принц поднял руки, встречая появившийся из тумана осколочный клинок, и рубанул снизу вверх, стремительно парируя ее атаку.

«Спасибо», – подумал он.

Далинар ехал верхом на Храбреце обратно через мост с плато Ройона, прижимая руку к кровоточащей ране в боку. Глупо. Он должен был заметить то копье. Слишком сосредоточился на красной молнии и быстрой смене боевых пар паршенди.

«Правда в том, – подумал великий князь Холин, спускаясь с коня, чтобы лекарь смог осмотреть его рану, – что ты уже старик». Возможно, не по общепринятым меркам – ему всего лишь пятьдесят с небольшим, – а по солдатским. Точно старик. Без заемной силы осколочного доспеха он медлительный и слабый. Убийства – забава для молодых; уже по той причине, что старики умирали первыми.

Проклятый дождь все лил и лил, так что Далинар скрылся от него в одном из шатров Навани. Лучники не давали паршенди броситься в погоню через ущелье, следом за людьми Ройона, выходящими из окружения. Далинар успешно спас армию великого князя – по меньшей мере половину, – но они потеряли все северное плато. Ройон пересек ущелье верхом на коне и оказался в безопасности, за ним последовал капитан Хал, пеший и измученный, – сын генерала Хала был в собственном доспехе и нес королевский клинок, который, к счастью, удалось забрать с трупа Телеба, когда тот пал.

Сам труп и броню пришлось бросить. Что еще хуже, пение паршенди не стихало. Несмотря на спасение солдатских жизней, это было ужасное поражение.

Далинар отстегнул нагрудник кирасы и сел с тяжелым вздохом на табурет, придвинутый женщиной-лекарем. Он стоически перенес осмотр, зная, что рана не страшная. Она плохая – любая рана на поле боя была плохой, особенно если мешала пользоваться рукой, в которой держишь меч, – но он не умрет.

– Клянусь бурей, – проворчала лекарка, – великий князь, у вас под доспехом сплошные шрамы. Сколько раз вы получали ранение в плечо?

– Не помню.

– Как же вы можете пользоваться рукой после всего этого?

– Тренировка и практика.

– Этого бы не хватило… – прошептала она, потрясенно вытаращив глаза. – Я хочу сказать… Вот буря!..