Слова, живущие во времени. Статьи и эссе

Сборник «Норвегия в наших сердцах» вырос из глубин народной жизни. Он быстро разошелся, и вскоре появилось новое издание. Люди чувствовали себя обескураженными? Кто, какие люди? Люди, по-настоящему преданные родине, не были обескуражены. У них было глубокое стремление обрести опору в том мире, в котором они жили. Это был 1929 год, период между войнами, время, когда разразился мировой кризис, когда чувство опустошенности, пережитое после окончания первой мировой войны, сменилось болезненным предчувствием новой войны. На Уолл-стрит царила паника, американские писатели устремились в Европу, впервые открывая ее для себя. Идея интернационализма была бесспорной идеей для тогдашней молодежи, в том числе и для Грига. Но он говорил, что у каждого из нас должно быть место, где он ощущает себя дома. Название сборника Грига такое безапелляционное, такое бергенское. Но все дело в том, что под этим понимаешь. Добрые люди читали популярное изложение теории относительности Эйнштейна в газетах и считали, что мировое пространство принадлежит им, хотя и таит в себе загадки. Мы должны быть устремлены к миру, к мировому пространству. Но устремлены откуда?

— Из Норвегии, — говорил Нурдаль Григ, изрядно поездивший по белому свету. И он писал для нас, и он декламировал для нас о Норвегии, которую мы должны так любить. И слова находили путь к сердцам людей.

Он писал о стремнине, которая, как песнь о жизни, сверкает и звенит среди льда замерзшей реки:

Вдоль пустыни белой след моих лыж лег,
День шел за днем.
В безмолвье сверкало солнце.
Вздымался в холодном сиянье
Гор суровый излом.
............
Куда ни глянешь, бела пустыня,
Суровы льды…
И вдруг взметнулось в просторах снежных
И заплясало, синея, пламя
Струя воды.
Меж льдов стремнина — как песнь о жизни,
Как песнь весной.
И водопад по камням грохочет,
Целует берег, холодный, белый,
Своей волной.

(Перевод В. Адмони и Т. Сильман)

И снова водная стихия. Нурдаль Григ не мог не писать о ней, хотя бы все кругом было сковано льдом. Эта стремнина среди льда сразу же стала для многих символом, утверждением веры в положительные идеалы. Утрата иллюзий не такое уж естественное явление, собственно говоря, в чем-то оно было модой. Скепсис — кое в чем явление здоровое, но это мост над пропастью. А в жизни встречаются отнюдь не только пропасти.

Считаю правомерным утверждать, что сборник принес Нурдалю Григу невероятную популярность в Норвегии и освежил патриотические чувства норвежцев. Точнее, заставил их вспомнить о подлинных ценностях, о которых они стали забывать. Одновременно возникло и явное недоверие к его восторженности. Что ж, возможно, в этом есть закономерное равновесие, хотя при таком толковании отступает на задний план трагедия художника. Ведь его жизнь и его произведения могут интерпретироваться каким угодно образом.

Сборник «Норвегия в наших сердцах» — лучший из всего созданного до тех пор Григом. Позднее была написана его подлинно великая пьеса «Поражение», но мы к ней еще подойдем.

Примечательна судьба Хенрика Вергеланна у нас в Норвегии. При жизни с ним обращались как с последней собакой, а когда он умер, то его канонизировали буквально на смертном одре, чтобы потом тут же забыть.

А он стал легендарной личностью. Его главное произведение. «Творение, Человек и Мессия», по-прежнему рассматривается как нечто недоступное пониманию, потому о нем не пишут наши популярные издания. Тем не менее оно живет в народе.

Несмотря на упорные попытки разрушить творчество этого поэта посредством невразумительного истолкования в школе, несмотря на стремительное развитие норвежского языка, из-за чего Вергеланн теперь может казаться архаичным и непонятным, несмотря на все попытки невежественных официальных кругов исказить его сущность — несмотря на все это, он живет в памяти народа. Он издавал газеты для землепашцев, он добился отмены закона о высылке евреев из Норвегии. Он писал стихи, пронизанные мифологическими образами, которые было трудно понять непосвященному, но его перу принадлежат также и такие строки:

Лети сюда, мой мотылек!
Здесь теплый веет ветерок.
А солнца — бойся. Горячи
его коварные лучи…

(Перевод Н. Киямовой)

Их знает каждый норвежец почти с младенчества, они такие трогательные и нежные.

Он всегда был и по сей день остается звездой норвежской поэзии, близкой и недосягаемой одновременно. Он любил людей, любил норвежцев, своих соотечественников, любил людей вообще. Он отдал им свою юность, отдал всего себя, его творчество было таким возвышенным и таким сугубо земным; он умер 37 лет от роду.