Атали, девочка с длинной косой, узким и острым личиком. Он чувствовал ее Силу — иную, чем у южан. Сила эта перекатывалась бусинами-каплями, казалось, ее можно перебирать в пальцах, как ожерелье.
— Ты сейчас стал таким… Порой я тебя боюсь, — сказала она, и глаза ее, неподвижные в моменты тревоги, казались непомерно большими.
— Меня? Но почему, Атали?
— В тебе горит темное пламя, хоть и небольшое… вот такое, — она показала кончик мизинца, — Хоть ты и не хочешь признать этого.
Нашла, кого пугаться, в мыслях невесело говорил подросток. Если бы увидала его… Испугалась бы, да, а потом? Надеюсь, не попыталась бы нападать. Бежала бы или поставила эту вашу защиту. Но он сминает любые щиты, сносит их одним не ударом даже — касанием. Он действительно жестокая тварь, Атали. Но он подарил мне — меня.
Побывав в квартале гончаров, загорелся идеей: видел у них в изобилии фигурки животных. Приволок в Ауста большой комок глины, размял его и теперь пробовал свои силы в лепке. Не сказать, что хорошо выходило: грис получилась похожей на четырехногую индейку, туалью — на дохлый моток веревки… Атали зашла, когда он вдохновенно лепил припавшего на передние лапы энихи, прокралась в уголок и сидела тихо. Честное слово, зверь удавался… движением пальца чуть закрутил вбок его хвост, опустил голову… определенно, этой работы можно было не стыдиться. Зверь из темно-коричневой глины стоял на доске, как живой, только маленький — будто Огонек смотрел издалека. Вот-вот, и прыгнет… на кого?! Противный липкий комок пополз от желудка к горлу; одним движением Огонек смял в кулаке остаток глины, потянулся было к фигурке — и руку отдернул.
Атали изумленно смотрела, как счастливая улыбка сменилась на лице Огонька страхом и неприязнью. А тот угрюмо поднялся, убрал в сторону доску и глину, ополоснул руки. Вопросительно взглянул на Атали.
— Послушай, — она заметно смущалась. — Можно тебя спросить?
— Ну, спрашивай.
— Я не могу понять одной вещи. Тебя подобрали у дикарей, сбежавшего с юга. Голодный грязный оборванец, который все равно предпочел полуживотных южанам. Ты же порой говоришь о том… человеке так, словно он тебе чуть ли не другом был.
— Что? — в первый миг Огонек искренне удивился.
— Лицо у тебя застывает, словно уносишься мыслями далеко-далеко… ты же должен его ненавидеть.
— Да ну тебя, — сказал мальчишка; за шиворот ему словно сунули улитку.
— Знаешь, даже когда ты молчишь о нем, это весьма выразительно выглядит! — заявила девчонка. — Разве он стоит привязанности?
— А ты всегда знаешь, что ее стоит?
— Знаю, конечно! — с вызовом сказала Атали. — Любой разумный человек знает, отчего возникает привязанность и почему она проходит.
— Я и забыл, что северяне знают про все на свете!
— Да ну тебя! — возмутилась девчонка теми же словами. — Ты сейчас скажешь, что лучше всего во всем разбираются твои дикари. Споришь со мной просто для того, чтобы спорить!
Огонек взобрался на подоконник, на место Атали, оперся подбородком о колено.
— Знаешь… я не стану тебя разубеждать. Думай, как хочешь.
Девочка привычно покусывала кончик косы, и губу заодно. Подошла, стала рядом:
— Я тебя обидела? Прости. Я забыла, что южный Путь — на крови, и связь возникает помимо воли. Но это ненадолго, иначе все в Астале ходили бы друг за другом хвостами.
Огонек спрыгнул с подоконника, протянул руку:
— Пойдем вниз.
Напоследок бросил взгляд на вылепленную фигурку, подумал, что вернется — надо ее уничтожить. А то ведь… права Атали.
**
Астала
— Потрясающая идея! — Къятта редко говорил с таким сарказмом, обычно не требовалось, но сейчас злость мешалась в нем с редким чувством — полной растерянностью. — Ты меня убедил, что так будет лучше, а теперь этот подарочек бросил вызов Шиталь. Очень было разумно после всего, что Кайе вытворил, привести в наш дом девчонку, чтобы что? В этих стенах, — он описал рукой полукруг, — даже я не смогу ее уберечь.
— Сможем совместно. Будь Этле красива, то есть в его вкусе, я бы опасался вспышки желания, но она противоположна всему, что ему нравится. Он даже из простой злости или мимоходом ее не тронет, как ту беднягу… — морщины на лбу Ахатты стали глубже.
— Это верно, — согласился Къятта, слегка остывая. — Тощая, блеклая… и нос как клюв цапли.
— Ну уж, зачем девочку обижать. Так или иначе, что сделано, то сделано, обратно к Дому Звезд отправить Этле невозможно. Я понимал, что это риск. Думал — только забрав к себе девочку мы можем показать — ничего не произошло, просто близнецы знакомятся с нашими семьями, а мы присмотримся к ним… взять ее на одну луну, может, меньше. Потом передадим другим.
— А теперь-то что?
— Оставим все, как было. Почти. И не полыхай так, твой дед еще не выжил из ума. Я сказал “почти” — отдадим ее родне… ну, скажем, Нъенне, они с женой молоды и найдут о чем поговорить с северянкой.
— Но если он заявится к Нъенне? Тот сразу заберется под стол, от его Киньи и то больше проку. Нет, мой братишка даже так слишком опасен.