Ощутив себя очень одиноким, Огонек поднялся с коротким поклоном и пошел к двери — высокой арке, прикрытой чем-то вроде занавеси из нанизанных на нити маленьких деревянных бусин. Они зашуршали, как ливень, когда отодвинул, и градинками стукнули по плечам.
Но, оказавшись снаружи, он снова повеселел. Кажется, у него в этом доме появился еще один союзник. Если Киаль хоть немножечко на его стороне… и какая она красивая!
**
Меж листьев ветки, протянутой вдоль дороги, возникла серебристо-черная мордочка зверька — вроде того, что Огонек видел, выбравшись из реки.
Мальчишка невольно рассмеялся, вспомнив того, возле реки — такой же забавный и любопытный. А ведь сейчас они не в лесу, лишь в предместьях.
— Хочешь такого?
Огонек не успел ответить. Кайе выпрыгнул из седла, почти подлетел к дереву, ухватился за ветку — и стащил зверька вниз за полосатый черно-белый хвост под отчаянные вопли.
— На! Крепче держи, а то вырвется. Смотри, они проказники страшные! — С этими словами Кайе впихнул пленника в руки Огонька, вскочил в седло и снова направил грис вперед по тропке меж деревьев рощицы.
Подросток с трудом закрыл рот.
— А… это…
Зверек тяпнул мальчишку за палец. Сильно, до крови. Вскрикнув, Огонек выпустил пленника — а грис рванулась вслед за скакуном Кайе.
Огонек одной рукой держался за шею грис, а другую поднес ко рту, пытаясь остановить кровь.
Зря. Потому что на следующем повороте он вылетел из седла. Успел увидеть огромный пень, увенчанный острыми зубьями — ощерившись, пень изготовился впиться в грудь и горло.
“Мама”…— успел подумать — и вспышка темного огня на миг лишила сознания. Пошевелился — что-то пыльное…теплое… нет, горячее! Он лежал в середине кострища, недавно прогоревшего — так показалось вначале. Потом сообразил, что нет пня.
— Поднимайся! Ты цел? — Кайе протягивал ему руку.
— Оййее… — Огонек попытался вскочить, но скачка и новый ушиб дали о себе знать, и он поднялся лишь на четвереньки. — Что это было? — спросил растерянно, — Мне почудилось, такой пень…
— Не почудилось.
— А… — тошнота подкатила к горлу. Огонек видел пепел на самом себе, на одежде, дышал этим пеплом — но тот не обжигал, будто костер прогорел с час назад, оставив о себе только память. Кайе смотрит с досадой, хоть и немного встревожено. А значит, значит…
— Я же защиту тебе обещал! — сказал он, словно всё объясняя.
— Оххх…— Огонек сглотнул колючий сухой комок. — Ты… Ты сам…
— Я.
Первый порыв был прямо так, на четвереньках, рвануться в лес, затаиться где-нибудь под корягой, и никогда, никогда…
— Прости, я не умею ездить верхом, — прошептал Огонек еле слышно, стараясь скрыть дрожь.
— Научишься. На сегодня хватит, — спутник его улыбался, помогая встать, отряхивая, хоть это бесполезно было, лишь сам перемазался. Кожа юноши была горячей. Огонек вспомнил — а ведь так было все время, но думал — то от солнца, то от быстрых движений. Отвел взгляд от выжженного круга; его трясло. Всего-то выжженный круг, но… так близко.
Кайе взял его за руку:
— А ну-ка, посмотри на меня.
Произнес почти жалобно:
— Хоть бы спасибо сказал, а не трясся! Разве я что сделал тебе?! — со вздохом оттолкнул его ладонь и повернулся к Буре.
— Я… боюсь… огня, — выдавил полукровка.
Кайе смерил Огонька взглядом. Внезапно криво усмехнулся, снова сжал его пальцы, вскинул другую руку и сжег стрекозу на лету.
Огонек только охнул. Хотелось бежать, но он заставил себя стоять смирно — на расстоянии вытянутой ладони, рядом совсем, сгорела… Нельзя бежать. Вспомнил погибшего на переправе человека — ему не помогло расстояние. Но у того, брата Кайе, что-то было в руке… у этого пусты ладони.
— Что же ты замолчал?
Но сил не было отвечать. “Зверь почует страх и ударит”, — вспомнилось некстати.
А Кайе тронул пальцами его щеку, хмыкнул и продолжал уже задумчиво и как-то нехорошо:
— Значит, огонь тебе не по нраву. Вода нравилась больше… ты так упоенно бултыхался в реке!
— Мне…
— Значит, и твое прозвище тоже не нравится?
Я чем-то очень сильно обидел его, подумал полукровка. Иначе с чего бы так… Да, наверное — он ведь всегда меня защищал, а я…
— Зато ты никогда не замерзнешь, — сказал он первое, что пришло в голову, неважно, что глупость.
Кайе встряхнул короткими волосами, замер — и расхохотался. Огонек вздохнул еле слышно, глядел, как над головой Кайе шмель — рыже-полосатый шарик — ползет к сияющей блестке воды на листе.
А тот уже не смеялся, напротив, сам выглядел чуть не напуганно. Сказал тихо, почти нерешительно:
— Попробуй мне просто поверить. Просто жить здесь…
Глава 5
Натиу спала, раскинувшись на синем шерстяном покрывале. Из шерсти белых грис оно было, крашенное лепестками синих цветов. Дорогое — принимать дорогого гостя.
Находясь не здесь, Натиу шла по дороге, по серым камешкам, к своему сыну. Младшему.