Трудно было не выдать своих чувств, когда услышал от Тарры, что произошло. Но, кажется, удалось. А чувств было много — сперва просто оторопь и неверие, потом ужас — сделать такое и остаться в живых, не упасть мертвым прямо там, на середине брода? Но нет, он жив и вполне себе цел… что же за огненная бездна там, в этом мальчишке?! Къятте впервые в жизни стало по-настоящему страшно. Точно ли человек его брат, или какая-нибудь недобрая сила, принявшая человеческий облик?
Отошел к ближайшим деревьям, постоял, глядя в никуда, будто разглядывал трещины на коре, пока не совладал с собой. Тарра и прочие не трогали, понимали, наверное.
Потом повернулся, направился к брату. Тот стоял в стороне от прочих.
Струной вытянулся, голова чуть опущена, лохматая челка закрывает глаза. Подначка в облике, вызов — ну, скажи, что я ошибка природы, меня надо в клетке держать! Ну, давай, что тебе стоит? А губы вздрагивают, и он закусывает их. Губы выдают другое — протяни руки, позволь мне уткнуться в плечо и не думать о том, что я сделал! И не мольба уже, требование — скажи, что я прав!
— Зверье не скоро заселит тот лес, — недобрый смех переливается в голосе Къятты. Вот и все, что сказал брату. Потом он отворачивается, отходит и начинает беседовать с Таррой.
Чувствует — пальцы вцепились в косу.
— Ну чего тебе еще? — чуть раздраженно, свысока и немного устало. Через плечо.
— Ты не хочешь поговорить со мной?
— Потом как-нибудь. Не до тебя. Ты всегда под рукой, если что.
— Если что?! — поворачивается и одним прыжком скрывается в лесу.
Къятта проводил его задумчивым взглядом, пальцами потирая щеку. Не сомневался — мальчишка найдется. Сам не прибежит, не та натура. Но непоправимого не натворит, пока верит, что старший придет за ним… и не торопился. Чувства испытывал весьма смешанные, к злости, беспокойству и растерянности примешивалось удовольствие. Малыш так себя показал… и ему хоть бы что. А в Астале жарко будет теперь, ой, жарко…
Пока что прямо спросил Тарру, собирается ли тот говорить о пожаре, получил столь же прямой ответ — да. Ладно, Тарра знал обо всем лишь со слов Нъенны; спасибо, удружил троюродный братец! Мозгов не хватило, сплести правдоподобную историю. Впрочем, он растерялся, может, и не стоило его особо винить — когда перед тобой оказывается исчадие Бездны и не только земля, но и небо горит, растеряешься тут. Но все равно — скорее Кайе возглавил бы Род к его славе, чем этот болван.
Спустя час все же отправился на поиски.
Младшего обнаружил сидящим на бревне, глубоко в чаще. Тот отдирал твердые кусочки коры — ногти все обломал, наверное, — и бросал тут же, возле ноги. Очень хмурый, тихий и очень злой.
Жилетка-околи валялась рядом, с виду тряпка уже, кожа была исцарапана — верно, вдоволь побегал по колючим кустам.
Къятта шагнул к бревну, подобрал брошенную вещь.
— Оставь, — буркнул мальчишка.
— Как скажешь, — презрительно отбросил жилетку. — Все равно теперь только стойло грис мыть годится. И штаны твои — подумал бы хоть, как на тебя посмотрит народ Асталы. Оборванец из Рода Тайау…
— Заткнись!
— Остынь, — сказал Къятта. — Ехать скоро. Тебя такого я к людям не подпущу. К своим — к северянам сколько угодно.
— Неужто? — младший немыслимо изогнул руку, высвободился. Сверкнули зубы, сопровождая блеском злое шипение.
— Уймись, говорю! — Къятта вновь перехватил его запястье. — Ты ведешь себя, как младенец!
Протянул руку, извлек из взъерошенных волос мальчишки большого паука. Посадил на ладонь, рассматривая.
— Прекрасно… с ним вы нашли общий язык. Пауки, сколопендры, энихи… кого я забыл?
Договорить не успел — вскрикнув, мальчишка бросился на него. Къятта увернулся, посадил паука на землю.
— Ты… я так ждал тебя! — со слезами ненависти выкрикнул Кайе. — Я ждал, я…
— Чтобы брат пришел и исправил все, что ты натворил? Как всегда, защитил тебя перед всеми и перед самим собой? Того, к чему обязывает кровь, я сделал уже вот столько, — провел рукой выше головы. — И мне надоели твои выкрутасы. Стоило бы вовсе развернуться и уехать сейчас.
— Зачем же тогда явился?
— Надеялся, может, ты сгорел и я наконец от тебя избавлюсь.
— Ты… тварь! — снова кинулся, на искаженном лице одно желание — вцепиться в горло.
Хоть и более опытным был Къятта, на короткий миг стало не по-себе. А потом потемнело в глазах — будто на него снаружи обрушилась базальтовая плита, а изнутри кипящий гейзер ударил. Чудом успел отразить большую часть удара; спасибо хоть не огонь.
— Совсем сдурел? — выдохнул Къятта, едва получился звук.
Мальчишка презрительно и гневно дернул головой. Опустился на траву, на одно колено, оперся на пальцы — вроде свободно так, мягко — а готов кинуться, снова ударить в любой миг. Вызов в каждой клеточке тела, вызов и ненависть… только к кому, не понять. Он бы сейчас убивал и своих, позволь ему Къятта очутиться в лагере. Так просто: убить в ответ на любую душевную боль… не на боль даже, на неудобство. Если сейчас его не связать, потом будет поздно.