Словарь для Ники

Не бойся! По себе знаю. Если не станешь никого обижать, все твои будущие слезы невидимой рукой отрёт Христос.

СЛОВО.

Одно двусложное слово, всего из пяти букв, в секунду изменило судьбу   —   не одного человека, а разом миллионов…

Помню, как услышал его от курортной публики, бегущей воскресным утром от чёрного раструба громкоговорителя на евпаторийской набережной. Бежали покупать билеты на поезда.

Можно легко представить себе десяток человек, сотню. Труднее — тысячу. А тут более двадцати миллионов вмиг были приговорены этим словом к смерти. И это касалось только населения СССР. Не говоря уже о тьме тех, кто должен был получить страшные увечья, остаться без рук, без ног.

Как это получилось, что, имея недавний опыт первой мировой бойни, русские и германские солдаты в ужасе не отшатнулись друг от друга, не повернулись друг к другу спинами, не кинулись одевать в смирительные рубашки и сажать в сумасшедшие дома тех, кто их науськивал?

Массовый гипноз дьявола охватил всю планету.

Услышав это слово, даже я, тогда одиннадцатилетний пацан, заранее ощутил боль раздираемых взрывами человеческих тел, прозрел Гималаи разлагающихся трупов.

Всякая война рано или поздно кончается миром. Тогда какого рожна?!

СНЕГ.

Для меня одним из неисчислимых доказательств великой творческой силы Бога является тот факт, что мириады тонн такой тяжёлой субстанции, как вода, способны, испаряясь, регулярно подниматься на головокружительную высоту, преобразовываться там в снег, и тихо падать обратно.

Безусловно, для нашего удовольствия Господь создал каждую снежинку нежным чудом симметрии, красоты. Словно печать поставил.

Куда там бриллианту!

А то, что драгоценная снежинка, попав на ладонь, истаивает, — явный намёк: ничего не нужно копить, присваивать…

СОБЛАЗН.

Апрельским утром я шёл по тихому, нагретому солнцем переулку. И ещё издали увидел на крыше припаркованной у тротуара иномарки чёрный атташе–кейс. Его металлические уголки блестели в солнечных лучах.

Иномарка была пуста. Я огляделся. Переулок был пуст.

Я сразу решил, что кейс набит деньгами. Долларами.

Схватить его и пойти дальше было бы секундным делом. Можно было быстро свернуть на многолюдную улицу, скрыться в метро. А ещё лучше — остановить такси, уехать.

Эти мысли промелькнули в голове, услужливо подталкивая к решительному поступку. «Не я, так любой следующий прохожий схватит кейс».

Скажу прямо: стоило большого труда пройти мимо этого соблазна.

Не оборачиваясь.

Слышу–слышу, как некоторые читатели думают, что я поступил глупо.

«СТИЛЯГИ ».

Теперь о них пишут чуть ли не как о борцах с тоталитаризмом, диссидентах, героях.

Эти «герои» мошкарой с утра до вечера вились у дверей гостиниц, подстерегали иностранных туристов и выпрашивали у них кто джинсы, кто майку с надписью «кока–кола». Не брезговали и жвачкой. Или, на худой конец, заграничным значком.

Им хотелось быть «стильными», одеваться, как американцы.

Любопытно, что те «стиляги», которых я знал, были отпрысками состоятельных родителей. Растленные до мозга костей, они хвастались друг перед другом своей добычей   —   галстуками, носками, грампластинками. В городских квартирах или на даче, пользуясь отсутствием родителей, устраивали танцы с выпивкой. Кривлялись, выкаблучивались, изображали из себя «суперменов».

Изобрели собственный омерзительный словарь. Девушек называли «чувиха», себя   —    «чуваками». Весь остальной народ   —    «плебс».

Те, кто не спился, не умер, теперь заделались бизнесменами и политиками.

СТОГ.

Старик, стоя на протезе, косил сено на низком, луговом берегу реки.

Я видел его утром, когда подплывал на лодке к омуту под склонившейся ивой. Кроме того, что здесь было очень красиво, это место оказалось удачным для рыбалки.

Иногда до меня доносились вжикаюгцие, ритмические звуки–старик точил косу.

К вечеру я отвязал лодку от ивы и погреб к деревне искать ночлега. Она раскинулась у опушки леса на другом, высоком берегу.

— Эй, парень! — донеслось до меня с луга, — Внук ухлестал на моторке в Рязань за продуктами. Перевез меня, а обратно как? Жди невесть сколько. И сенцо нужно бы переправить.

В несколько рейсов мы перевезли сено, из которого старик соорудил возле забора своей избы большой стог.

Потом он зазвал меня в избу, где его хозяйка изжарила пойманную мною рыбу, выставила на стол графинчик водки. Вскоре к нам присоединился вернувшийся из Рязани взрослый внук. И мы славно отужинали.

— Ты где задержался? — спросил старик.

— На танцах, — почему‑то мрачно ответил тот.

Старик покосился на него, но не стал ни о чём расспрашивать. И обратился ко мне:

— Ночуй здесь. Раны старые ломит   —   к дождю.

— Воевали?

Пока он рассказывал о том, как был лётчиком, летал на бомбардировщике, был, в конце концов, сбит и единственный из всего экипажа спасся благодаря парашюту, я успел углядеть на старой, висящей рядом с иконой фотографии его, молодого, в форме лейтенанта со звездой Героя Советского Союза.

— Оставайся. В горнице постелем, — снова предложил он.

— А знаете что? Можно переночевать в стогу?