Словарь Ламприера

Но март — месяц с причудами, и поэтому не так уж удивительно, что члены Поросячьего клуба, обычно поглощенные беседами о капризах парижской моды, за стаканом «Задарского мараскина» в этот день обсуждают убийство. Они все собрались в «Робких ручонках».

— Коза? — удивляется Уолтер Уорбуртон-Бурлей, отрываясь от статьи об австро-турецком конфликте. Впрочем, газета не сообщила ему ничего нового о судьбе пропавшего интернунция, а вместо того восхваляет подвиги трех егерей, которые невозмутимо плывут себе по серо-голубым волнам Уны…

— Именно коза, — подтверждает месье Усы и зачитывает вслух из «Ладз Таун Монитор»: «Труп девушки пятнадцати — двадцати лет, темноволосой, в дорогом платье, был обнаружен третьего дня ночью лодочниками возле лестницы Кингз-Армз неподалеку от фабрики камня Коуда. Тело было засунуто в подобие гамака из убитой козы…»

— Козы! — восклицает граф. — Ужасно!

Септимус отчаянно рыщет по колонкам «Уорлд», отыскивая сообщение об этом происшествии. Ламприер сидит неподвижно.

— «… горло перерезано от уха до уха…», — читает месье Усы дальше.

— Чудовищно!

— «Мистер Радж, коронер, основываясь на обследовании трупа, высказал мнение, что девушка была убита накануне вечером…», — продолжает читать месье Усы.

Ламприер резко встает со стула.

— «Личность девушки до сих пор не установлена, равно как и личность убийцы». Ха!

Ламприер, споткнувшись о стул месье Усы, поспешно идет к выходу.

— Джон? — Граф приподнимается со стула. Септимус поднял глаза от газеты.

— Это Джульетта, — произносит Ламприер глухо. — Эта девушка — Джульетта.

Он выходит из комнаты, и за ним хлопает дверь. В Поросячьем клубе воцаряется напряженная тишина. Наконец Боксер нарушает молчание:

— «Состоялся концерт леди Йонг, — читает он вслух, водя жирным пальцем по газетным строкам, — его удостоили своим посещением виконт Кастерлей с дочерью». Она не умерла.

— Она всего лишь спит… — проникновенно договаривает Уорбуртон-Бурлей.

— Что же имел в виду Джон? — озадаченно спрашивает граф, устремив взор на Септимуса, который выглянул из-за своей газеты.

— Только Джону известно, что имеет в виду Джон, — рассеянно отвечает Септимус — Это его дело. Из-за этого словаря с ним творятся престранные вещи. — Септимус явно увлечен этой темой и хотел бы ее развить. — Третьего дня вечером он подрался в Ламбете с лодочниками, и мне пришлось разнимать их.

На членов Поросячьего клуба эта новость не производит впечатления.

— Никак не могу найти сообщения об этом ужасном случае, — говорит человек, сидящий у камина.

— И я, — подтверждает другой, безуспешно обшаривая столбцы газеты. Их поддерживает целый хор разочарованных голосов: ни в одной газете об убийстве не было ни слова — ни в «Морнинг Кроникл», ни в «Уорлд», ни даже в «Универсал Дейли Реджистер», который в этом месяце сменил название, чтобы вызывать у читателей больше доверия, и превратился в само воплощение рассудительности и здравого смысла; правда, время от времени позволяя себе самую малость поразвлечь публику, но не преступая границ дозволенного…

Лодочники нашли страшную упаковку на лестнице Кингз-Армз за час до прилива и отнесли на Боу-стрит. Их было пятеро, но по дороге к ним присоединилось немало народа. Прибывший сэр Джон оказался перед толпой в сотню человек, жаждавших крови убийцы. Он умиротворяюще поднял руки и принялся увещевать разъяренных горожан: «Успокойтесь, пожалуйста, — говорил он. — Вы все поступили правильно». Но сэр Джон видел неудовлетворенность толпы: люди испытывали нетерпеливое желание принести кого-нибудь в жертву. Сэр Джон почувствовал себя в Авлиде в окружении доблестных воинов, и коза смотрела на него желтым глазом. Что же делать? Что делать?

— Правосудие восторжествует, — мощным басом провозгласил сэр Джон, и в голосе его люди услышали ту неутолимую жажду возмездия, которая владела и ими. Сэр Филдинг понимал, что стоит только однажды дать волю их кровавым инстинктам, как правосудие тотчас же будет похоронено заживо, четвертовано или распято. Великий Боже, что за роль выпала на долю сэра Джона — быть Пандаром, на глазах у толпы преклоненным перед жертвенной блудницей! Но вот они наконец разворачиваются и уходят. Прилив не поглотит сэра Джона Филдинга. По крайней мере, не в эту ночь: этой ночью он был путеводной звездой, высоким маяком, в слепоте своей дарующим свет затерянным в ночи кораблям. Но дела были плохи. Все говорило об одном: коза, золотая проволока, грубо скрепляющая небрежно выпотрошенную утробу животного, девушка — труп внутри трупа, брошенный на лестнице у реки на волю прилива, ветра и волн. Символы…

— Не моложе пятнадцати лет и не старше двадцати, — позднее сказал мистер Радж, распутав проволоку, и сэр Джон услышал, как оболочка козы сползла, обнажив свое ужасное содержимое. — Хорошенькая. Волосы черные, длинные. Она слегка недоедала.

Горло перерезано: убийца всадил нож сбоку, глубоко вонзив его, провел в глубине через все горло и выдернул обратно с другой стороны. Весьма умело, профессионально. Сэр Джон подумал о Пеппард — тоже профессиональное убийство. Одна и та же рука?