Словарь Ламприера

Так он и шел, спешащая точка в суетящемся муравейнике, то и дело попадаясь на глаза другим людям и снова исчезая. И только от взгляда молчаливых, настороженных зданий он укрыться не мог. Они ожидали его появления на сцене, сомкнувши плечом к плечу балконы и громоздящиеся друг на друга этажи, каждый из которых был высокомернее предыдущего, а самые верхние лишь холодно взирали на мозаику толкущихся внизу голов, не давая себе труда различать их. У гудящей улицы свои заботы, у ее обитателей — свои желания, отсюда, с высоты, все кажется таким незначительным. Возможно, накал уличных страстей, поднимаясь наверх, застревает где-то между этажами. Но сверху видно, что все это роение внизу может однажды стать движением в одном направлении, а беспрерывно изменяющийся узор — преобразиться в монолитное тело толпы. Здания видят, как прохожие сбиваются с намеченных маршрутов и возвращаются на круги своя. Они чувствуют дрожь в позвоночнике от холодной воды, запах уксуса, тысячи прочих отклонений от прямого пути. От прямого пути на ту дорогу, в конце которой ждет урок их древнего родича, зиккурата:170 на восьмом, самом верхнем его ярусе нет никаких образов — никого и ничего, кроме тебя да собственных твоих сомнений, пляшущих под дудку твоей самоуверенности.

Сомнения Ламприера роились и кружились вокруг него, не отставая ни на шаг. Неудача (и смехотворность) его карикатурного исполнения роли Персея171 делалась для него все более очевидной и давно перевесила в его представлении ту награду, которую он, возможно, и сорвал бы в случае успеха. Какая разница, что Андромеда172 обвела его вокруг пальца, что с того, что крылатые сандалии и зеркальный щит тщательно упрятаны от посторонних глаз и рук? Все равно для него существовал единственный наклон головы, только одна улыбка и эта легкая запинка в голосе, о которых напомнила сегодняшняя случайная встреча. Шепот над ухом: Браво, мой воитель. И она поцеловала его. Высшая похвала.

Он шел, окруженный своими мыслями, по Флит-стрит, устало продвигаясь на запад, к началу Стренда и по Саутгемптон-стрит. За ним следили. Следили всю дорогу, пока он не вошел в дом.

* * *

Узколицый человек наблюдал с дальнего конца причала, да, теперь это несомненно. Цепочка грузчиков, тянувшаяся на борт с ящиками, нет, также без всяких сомнений. Тот калека был слишком заметен, его можно не считать, а вот лицо, что уже дважды появлялось в окне мансарды дома в сотне ярдов вниз по пристани, следует взять на заметку. Нечто вроде плана обретало очертания в голове Назима. За «Вендрагоном» наблюдали, но корабль не охранялся — слабое место? Если первая часть его миссии потерпит крах, то во второй его ожидает триумф. Кто-нибудь на его месте мог бы возразить, что если уж необходимо остановить реку, то проще всего это сделать, поднявшись к ее истоку, что уловки, к которым прибегал Назим, могут лишь подорвать власть наваба. Но Назим знал, более того, сам наваб сказал ему об этом, что за внешней простотой его задачи стоит нечто большее. Секретность была превыше всего. За доверительным тоном наваба скрывался приказ — не высказанный вслух, но понятный обоим. Приказ, который следовало запомнить накрепко. Узколицый человек не смотрел в его сторону. Это была одна из условностей игры; Назим знал, что его уже заметили и запомнили. Но и тебя тоже, подумал он, мысленно обращаясь к узколицему. Он качнул своей широкополой шляпой в сторону узколицего, заметил, как блеснули его глаза. Тогда он, чувствуя на себе взгляд узколицего, повернулся и зашагал на восток вдоль пристани. Назим надеялся, что маневр его не слишком медлителен; если узколицый исчезнет раньше, чем Назим, заметя следы, вернется обратно, ему придется остаться ни с чем, если не считать того старика в окне, который вполне может и не иметь ко всему этому никакого отношения…

* * *