Септимус запальчиво возразил, что уж, разумеется, не значат, потому что он об этом ничего не, знает, побудив хозяина рассказать целую историю о том, как этот самый Матье похитил кофейное деревце из оранжереи французского короля, а затем перевез его в своей шляпе на Мартинику, причем были приведены даже такие частности, как пресная вода, которой Матье делился с кустиком, подвергаясь язвительным шуткам и насмешкам остальных пассажиров. «Тупицы! Невежественные тупицы, вот кто они такие!» — сплюнул хозяин в сторону и уже собрался было перейти к еще более экстравагантной истории о Франческо де Мельхо Пальхете, кофейном кусте и жене губернатора Мартиники (эта история обещала стать своеобразным развитием предыдущей), но тут Ламприер остановил дискуссию, сказав, что, спасибо, они с приятелем вполне обойдутся парой кружек кофе, каковой, кстати, пришелся ему по вкусу, когда кружки подали. Септимус был раздражен, что его прервали посреди спора, поэтому кофе ему не понравился. Ламприер виновато смотрел на него поверх кружки, осторожно отхлебывая горячую горькую жидкость.
— Тот человек из таверны, где мы ели утром, — заговорил он, чтобы прервать тягостное молчание, — помните? Грустный такой. Кто он?
— О, здесь так много грустных людей, — ответил Септимус, и Ламприер понял, что то, что он принял за раздражение, было скорее задумчивостью или чем-то в этом роде. — Кофе вызывает бесплодие, вам это известно? — добавил он. Ламприер пожал плечами и снова отхлебнул.
— Итак, словарь… — радостно начал он несколько минут спустя. На сей раз он добился большего успеха, побудив Септимуса рассказать долгую извилистую историю о том, как ему однажды довелось видеть справочник, в котором один из фламандских диалектов был расположен в соответствии с принципами нумерологии. История становилась все более анекдотической, фламандский язык сменился ассирийским, потом снова стал фламандским, пока наконец Ламприер не был вынужден осторожно выразить сомнение в ее истинности.
— Мне никогда не попадалось ничего подобного, — сказал он.
— Да? — Септимус на секунду задумался. — Возможно, я ошибся. Вас устроит такое объяснение?
Последовало короткое молчание. Септимус бесцельно смотрел по сторонам. Несколько раз Ламприеру казалось, что он сейчас заговорит, но его спутник хранил молчание. Он сильно надавил пальцем на стол и посмотрел, как палец обретает прежний цвет.
— Боюсь, мне придется вас покинуть, — наконец сказал он и поднялся. Ламприер тоже встал, несколько сбитый с толку. Они вместе дошли до дверей, Септимус остановился, чтобы заплатить хозяину. Тот попрощался с ним: «Приятного вечера, мистер Прецепс!»
— Мистер Прецепс, — повторил Ламприер. — Так вы знакомы?
Он и не догадывался об этом. Из их спора этого не было видно.
— Да-да, — ответил Септимус—Это…
— Это мой друг! — закончил за него фразу Ламприер и громко рассмеялся.
— Да, — невыразительно сказал Септимус. Ламприер перестал смеяться.
— Значит, словарь! — произнес он, будто поднял тост. Это, казалось, произвело на Септимуса впечатление.
— Словарь, да. Словарь очень важен. — Два последних слова прозвучали с особым ударением. — Вы должны начать его как можно скорее.
— Я начну уже сегодня вечером, — доверительно пообещал Ламприер. Септимус смотрел в сторону. У него вдруг стал какой-то потерянный, отстраненный вид. Прощание слишком затянулось.
— Значит, доброй ночи. — Ламприер похлопал его по руке.
— Да, доброй ночи, Джон, — ответил Септимус.
Ламприер улыбнулся, повернулся на месте и решительно зашагал по улице, уверенно направляясь к дому. Септимус еще немного постоял, затем огляделся и побрел в противоположную сторону.
Этим же вечером Ламприер сел за письменный стол. Перед ним лежали ручка, чернильница и одинокий лист бумаги. Он быстро окунул перо в чернильницу, затем подержал его неподвижно. Три черные бусинки бесшумно соскользнули по перу и сорвались обратно в чернильницу. Ламприер посмотрел на лист бумаги перед собой. Перо быстро заскользило над самой поверхностью бумаги, словно репетируя, затем на мгновение замерло. Ламприер аккуратно вывел в верхнем левом углу букву «А».