Словарь Ламприера

В последующие дни установилась ясная и холодная погода. Всю первую половину февраля дул пронизывающий ветер. Каждый день Ламприер возвращался в мыслях к убийству Пеппарда, рассматривая его то с одной стороны, то с другой. Под грузом этих мыслей сознание его словно растягивалось, как упругая мембрана, и факт убийства постепенно сцеплялся с другими событиями. В своих раздумьях Ламприер постепенно добрался до вдовы, а потом по ассоциации и до лица за окном кареты, уносившейся прочь во тьму. «Да, той ночью, — думал он, — он мог бы встретиться с ней, ему предоставился последний шанс завершить круг и вернуться к началу». Но этот последний шанс ускользнул от него, растаял в снежной мгле. Неужели все потеряно? Или в конце концов все вернется на крути своя? Джордж Пеппард завершил свой круг, превратившись в окровавленный труп. Разорванный круг. Когда Пеппард наконец мог бы обрести женщину, любовь к которой он пронес через годы бесчестия, он утратил ее навсегда. Ламприер думал о своей любви, о Джульетте. Казалось, труп Пеппарда потревожил водную гладь и медленно уходил в глубину: утонувший матрос, в глазах которого все еще отражаются последние секунды кораблекрушения; маленький человечек, потрясающий разоблачительными бумагами; клочки письма на полу, конец. Но была и спокойная, равнодушная к чувствам правда. Она скрывалась под масками, ускользала в ночь, растворялась в потоках воды, струящихся с неба, — она молча ждала. Правда была в том соглашении, которое заключили между собой люди, умершие много лет назад; правда в пропавшем и вернувшемся корабле. Правда была в Джульетте.

После встречи с Розали и после того, как Ламприер осознал свою уязвимость, побывав в Поросячьем клубе, он хранил свой золотой перстень с печаткой на дне дорожного сундука. Утренние лучи солнца сейчас играли на его гранях. На печатке была выгравирована неровная буква «С». Перстень временно служил пресс-папье, прижимая письма и документы, которые Ламприер уже извлек из сундука, изучил и отложил в сторону за ненадобностью. Открытый сундук стоял рядом на полу. Перед Ламприером лежала груда еще не изученных бумаг, заметок и вырезок. Ламприер сидел на полу, подвернув ноги. Он листал брошюру Азиатика.

«Для буквы "А" — Алчность, что сожжет корабли мистера Ост-Индская компания, испепелит его лживые бумаги и повезет его слуг на виселицу на позорной телеге облаченными в отрепья — единственное, что им к лицу, да сгниют они на свалке. Для буквы "В" — Безумие, ибо они и есть безумцы, Ост-Индская компания, что продала свое право первородства за гроши чужеземной блуднице, и добро ее теперь расхищено и разграблено и предано поруганию…»

Азиатик был неистов в своем гневе против Компании; это был первый его памфлет, за которым следовал второй, врученный Ламприеру Алисой де Вир. Ламприера уносил стремительный поток яростных обличений. Действительно ли Азиатик понимал под «Ост-Индской компанией» и «чужеземной блудницей» настоящих купцов и вкладчиков из Рошели, а под «правом первородства» — дарованную им грамоту? Слова о «позорной телеге» наводили на мысль, что автор памфлета подразумевал небольшую группу людей. Едва ли на этой телеге смогли бы уместиться сотни и тысячи тех, кто работал на Компанию в 1620-х годах. Несомненно, какие-то сведения в памфлетах содержались, но второй памфлет, как и первый, становился совсем туманным как раз тогда, когда должны были начаться разоблачения, и казалось, что автор просто срывал злобу, вместо того чтобы ясно изложить обвинения. Личность загадочного Азиатика дразнила Ламприера не меньше, чем все эти туманные намеки, но и то, и другое в настоящий момент только отвлекало его от непосредственной задачи.

Ламприер продолжал перебирать документы, и груда уменьшалась по мере того, как он откладывал в сторону все больше и больше отцовских бумаг, которые ничем не могли ему помочь. Высокая пачка сложенных друг на друга бумаг дважды рассыпалась, и перстень с печаткой каждый раз закатывался под кровать. По полу гулял сквозняк. Данное сгоряча Теобальду Пеппарду хвастливое обещание разыскать корабль Нигля и вернуть покойному другу доброе имя теперь весило не больше дуновения ветра. И все же причину смерти Джорджа может раскрыть только соглашение. «И даже не само соглашение, а история его возникновения», как сказал Пеппард.

Поиски продолжались. Ламприер вскрыл толстую пачку писем, перевязанную пожелтевшей бумажной лентой, и начал торопливо перебирать ее содержимое. Он знал, что то письмо, которое он ищет, не может находиться в этой пачке, — он уже видел его раньше, еще до Поросячьего клуба. Но любопытство заставляло его вынимать из конвертов одно письмо за другим. На каждом письме выцветшими чернилами значился адрес: «Шарль Ламприер, поместье Розель, остров Джерси».