Словарь Ламприера

В его матери как будто отражались некие особенности специфической жизни на острове, на котором она родилась и где жили ее предки. В ней угадывались очертания щедрой и безоглядной материнской и супружеской любви. Но когда мать что-то вынуждало покинуть их пределы, она превращалась в разъяренную фурию, непокорную, как морская стихия. Ламприеру приходилось видеть это не слишком часто, но он помнил эти случаи весьма живо. Он представил себе, как отец пытается заглянуть в ласковые серо-голубые глаза жены и вместо них видит горящие гневом раскаленные угли… Тут он привычно сунул руку в карман… и застыл от ужаса. Потом он сел и вспомнил вечер среды, когда он распрощался с Пеппардом, вышел из его дома, остановился недалеко от подъезда и ощупал карманы. Он оставил на столе у Пеппарда медальон с лицом своей матери. Он хотел вернуться за ним, но не решился. Ламприер вспоминал, как он пришел к Пеппарду в тот день, когда его нашли мертвым. Он восстанавливал в памяти все мелочи. Если бы медальон все еще лежал на столе, мог бы он его заметить? Конечно. Стол был прямо перед ним. Значит, медальон кто-то взял. Переложил в другое место. Может быть, сэр Джон? Наверное, нет, сэр Джон говорил с другим человеком, что надо опросить тех, кто был здесь в среду. Значит, они не знали имени. Может быть, Пеппард сам убрал медальон со стола, спрятал куда-нибудь. Но все эти домыслы были только лишь попыткой уйти от очевидного факта: медальон взял убийца. Кому еще он мог понадобиться. Итак, медальон у того, кто убил адвоката, а на медальоне написана фамилия — Ламприер. Джон с ужасом вообразил, как холодные глаза убийцы всматриваются в лицо и в надпись под ним.

Стоп, стоп! — остановил он себя. Ведь если он, Ламприер, то есть владелец соглашения, вывел убийцу на Пеппарда, то это значит, что его самого засекли еще раньше. На нем уже стояла метка. Но он был лишь разносчиком заразы: страдали только те, с кем он соприкасался. Тут Ламприеру вспомнилась первая ночь, которую он провел в этой комнате, когда ему представлялось, как взмывает в небо, взывая о мести, дух его отца, посылая знаки бедствия, дабы сын увидел скверну своей собственной души. От него шли ядовитые испарения! Ибо, несмотря на писание словаря, своей магией изгоняющее навязчивых демонов, демоны эти никуда не исчезли. Они затаились до поры до времени в глухих закоулках души Ламприера, а теперь вырвались на свободу и теснили его со всех сторон, заставляя его угрызаться за невинно пролитую кровь убиенных; среди них были и его отец, простирающий к небесам руки в тщетной мольбе, и женщина в яме, на которую падало расплавленное золото, и Джордж, его друг, с перерезанным горлом. Как смел Ламприер делиться с кем-то своими тайнами, если само его дыхание несло гибель? Правда, Септимус знает все и до сих пор жив. Что его защищало? «Ты можешь доверять Пеппарду». Эти слова наполнились новым, тягостным смыслом, но яснее не стали. Это был некий знак. Септимус подал ему знак, и Ламприер услышал его, но понял неверно. Ламприер ставил ударение то на одном из этих четырех слов, то на всех сразу, вертел их так и сяк, но постичь их тайного смысла не мог. Септимус дал ему ясный намек, что прежде всего он должен поговорить с Пеппардом. Септимус устроил обе встречи с де Вирами. Септимус с самого начала помогал ему со словарем. Все делал Септимус.

Утро перешло в день. Весь в своих мыслях, Ламприер не заметил полуденного перезвона колоколов на городских башнях. Он продолжал свои бессистемные поиски. Он перелистывал пачки бумаг, пробегая их глазами и безжалостно отбрасывая в сторону. Его отец превратился в некий центр, от которого во все стороны разбегалось множество путей: Ламприер открывал пути, пройденные отцом. Но он не мог понять общего смысла поисков — что именно искал отец? Но в половине четвертого он нашел кое-что, стоившее затраченного времени.

Шарль Ламприер из своего кабинета на Джерси рассылал своим корреспондентам письма с вопросами. Он обращался к людям, которые жили на западном побережье Франции, в частности в портовых городах. А вопросы касались в основном того, насколько пригодны местные гавани для судов водоизмещением в четыреста тонн.

Джон Ламприер в своем импровизированном кабинете на Саутгемптон-стрит взял в руки очередной конверт. На обороте неровным почерком значилось: «Отставной капитан Эбенезер Гардиан, Воронье Гнездо, Пиллори-лейн, Уоппинг». Путеводная нить, которую дали ему давние изыскания отца (в чем бы они ни состояли), теперь должна была привести его к кораблю Пеппарда, он же — корабль Нигля, он же — «Вендрагон», или «Фолмаут».

Итак, может быть, эти запутанные обстоятельства прояснит отставной капитан Эбенезер Гардиан? Может быть, он раскроет тайны всех морских портов к югу от мыса Аг и Шербура и объяснит, почему Шарль Ламприер интересовался этими гаванями и каким образом вернулся корабль, пропавший двадцать лет назад? Пока Ламприер думал об этом, натягивая пальто, засовывая в карман письмо и собираясь в путь, ему это казалось маловероятным.

* * *