С развитием медицинской науки на протяжении XIX в. возрос интерес к возможности существования «преступной личности», которую можно выявить по биологическим и психическим аномалиям. Эта школа мысли получила известность как позитивистская криминология.
Ее основные принципы состоят в том, что преступление провоцируется или определяется наследственными и средовыми факторами; это можно исследовать, чтобы прогнозировать и предотвращать преступления, вместо того чтобы заниматься наказанием преступников. Известные позитивистские теории преступности допускают наличие у преступника физических особенностей, преобладание определенного телосложения, набора хромосом, низкого интеллекта и экстраверсии, что делает человека восприимчивым к дурным примерам. Подобные теории в качестве главного принципа вынесения приговора считают реабилитацию. Их противники оспаривают техническую обоснованность (так называемые научные данные ненадежны), социологическую обоснованность (слишком узкое объяснение преступности, игнорирование вопросов власти и неравенства) и политическую обоснованность («лечение», необходимое для «исцеления» преступника, может не соответствовать тяжести преступления, что нарушает гражданские свободы и принцип справедливого возмездия) подобных взглядов. Несмотря на все это, представление о выученности (обусловленности) преступного поведения и возможности устранить этот рефлекс в последнее десятилетие снова обрело популярность: служба работы с условно освобожденными широко применяет когнитивные и поведенческие подходы. Правонарушители (часто в группах) анализируют свое преступное поведение, выявляют провоцирующие его факторы, расширяют свои социальные навыки, чтобы справляться с ситуацией социально приемлемыми способами.Психодинамические теории преступности
концентрируются на ранних эмоциональных переживаниях правонарушителей. Преступная деятельность считается попыткой компенсировать материнскую депривацию в детском возрасте и неспособность разрешить, как сделал бы это здоровый человек, внутренние эмоциональные конфликты, связанные с личностным ростом. Преступность видится как нарушенное демонстративное поведение, адекватным откликом на которое является психотерапевтическое вмешательство. В середине XX в. подобные теории были особенно популярны в отношении малолетних правонарушителей, однако влияние этих теорий снизилось с возвратом к принципу справедливого возмездия.Теории социальной организации
зародились в США в 1920-х гг. и были первой попыткой дать социологическое обоснование преступности. Теории «социального пространства» занимались тем, что изучали влияние городского планирования на установки и поведение городских жителей. Предполагалось, что последствия плохих условий проживания провоцируют развитие неофициальной социально-экономической иерархии и субкультур, способствующих совершению преступлений. С «социальным пространством» были тесно связаны теории, занимавшиеся «социальными возможностями» (и их отсутствием). С ростом общественного благосостояния люди, находящиеся на дне общества, страдали от созерцания богатства и изобилия и невозможности для себя легального их достижения. В ответ на эти переживания возникали делинквентные субкультуры и наклонность к правонарушениям.Теории социальной реакции и социального контроля
уделяют меньше внимания причинам совершения преступлений, а исследуют усиление преступного поведения в результате социальных реакций на преступника. Теория социальной реакции постулирует, что официальный ответ на преступление (задержание, суровый приговор) стигматизирует преступника и препятствуют его реинтеграции в общество как законопослушного гражданина. Следовательно, преступник вынужден общаться с себе подобными, реализуя негативные прогнозы относительно своего поведения. Таким образом, девиантность усиливается, возникает опасность паники в обществе с подачи средств массовой информации, которые подкрепляют стереотипные реакции и играют на страхах населения по поводу роста преступности. Теории социального контроля идут дальше (учитывая принципы классической криминологии): если бы не достижения социализации и не боязнь быть пойманными, большинство людей в тот или иной период жизни совершали бы преступления. Намерение совершать или не совершать преступление зависит от того, насколько, по-нашему, выгодно оставаться законопослушными; интенсивность этого ощущения может меняться с течением времени и в разных ситуациях. Ярлык и стигма преступника могут оказаться решающим фактором для продолжения преступных деяний.