Словарь запрещенного языка

    «С чего это вдруг и почему?» — спросит скептик, и мы ему укажем в первую очередь на то обстоятельство, что и сам язык иврит, по поводу которого был составлен словарь, оказался судьбоносным. Ведь не было в мире ни одного языка, который бы запрещался в СССР ко всеобщему вольному изучению (ни даже японский или китайский, или, скажем, язык самой враждебной страны Германии, даже в годы великой бойни с фашизмом — «Убей немца!» — плакат на стене, но немецкий — пожалуйста, изучайте, юноши!), кроме, как известно, иврита. Неслыханное дело — государственный язык суверенного Израиля, ниче.м..не угрожавшего СССР, ничего плохого ему не желавшего, был практически запрещен. История известная. Посему сам выход Словаря был явлением уникальным, фактом, непредсказуемым для практики СССР, — хотя и объяснимым, поскольку язык иврит официально все-таки изучался на факультете ИВЯ (Института восточных языков) при МГУ, и, наверно, на каких-нибудь курсах в госбезопасности и в разведшколах.

    Так почему же словарь был, по-моему мнению, судьбоносным? Поясню. Со дня своего выхода Словарь уже был, можно сказать, обречен стать связующим звеном между владельцем Словаря и Страной, носительницей запрещенного Языка. Яснее, любой человек, любой еврей, приобретший Словарь Шапиро (как его стали именовать в народе) — был уже так или иначе связан с Алией, с Исходом в страну Обетованную. Его судьба, владельца Словаря, была как бы в руках самого Словаря. Вы скажете, мистика. Да, невообразимо, но факт. Тираж Словаря был 25 тысяч экземпляров. И можно утверждать, что почти все евреи — владельцы Словаря в конце концов оказались в Израиле. Хотя в 1963 году, когда Словарь вышел, еще никакой Алией и не пахло. Но весна была не за горами. Семилетие отделяло выход Словаря от бурной волны борьбы за репатриацию в начале 1970-х годов.

    Но вернусь к личной истории, к рассказу о том, как я вот уже лет 30 назад стал владельцем Словаря Шапиро. В конце 1960-х годов меня как знатока языка идиш и молодого литератора привлекли к работе над собранием сочинений классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. Читать в подлиннике великого классика без словаря оказалось затруднительным, и мне пришлось с большим трудом, буквально из-под земли, достать старый словарь идиш-русский. Но вскоре обнаружилось, что в идиш очень много гебраизмов, то есть еврейских слов (идиш), образованных от древнееврейских корней или попросту ивритских слов, чуть переиначенных для идишистской речи. Кроме того, Шолом-Алейхем цитировал различные тексты из Танаха, еврейской религиозной литературы, речь его персонажей была пересыпана пословицами и поговорками из Агады и Мидрашей. Как быть мне, молодому переводчику? Я пожаловался на это обстоятельство своей доброй знакомой редактору Гослитиздата Марии Ефимовне Гордон, которая собственно и сосватала меня на переводческую работу в собрании сочинений Шолом-Алейхема.

    — Как мне быть, Мария Ефимовна? Мучаюсь с гебраизмами и библейскими фразами, — спросил я, придя к ней как-то в гости.

    — Боже ты мой! Да вот же великолепный словарь, — сказала Мария Ефимовна и достала с полки из не очень заметного книжного угла синий том. — Вот же словарь Шапиро, усвойте его и перестанете мучиться!

    Я с великой осторожностью беру этот незнакомый мне том, читаю: «Иврит-русский словарь»! «Милон иври-руси», глажу совершенно свежую новую обложку, верчу в руках и неожиданно выпаливаю:

    — Да откуда он у вас? Как он к вам попал?

    — Такие вопросы задавать неприлично, — журит меня, молодого, умная начитанная Мария Ефимовна. — Купила в магазине. Стояла в очереди и купила.

    Дело в том, что воспитанная в ассимилированной еврейской семье, зная блестяще русский язык, проработав всю жизнь в редакции русской классики Гослитиздата, Мария Ефимовна еврейских языков не знала, ни идиш, ни иврита, но была к ним любопытна и благосклонна, потому что «еврейские языки». В этом проявлялась ее тайная еврейскость, ее скрытый национализм. И Словарь Шапиро она приобрела охотно, потому что «еврейский словарь», где ж ему быть, как не в еврейском доме? На всякий случай, а вдруг пригодится. (Надо полагать, что таких владельцев Словаря было немало. Приобретали словарь как редкую «еврейскую вещь». А иные, возможно, из соображений, чтоб не валялась, не дай Бог, на пыльных полках, а хранилась в еврейском доме).

    И вот она была несказанно рада, что наконец Словарь кому-то может пригодиться, а не стоять в укромном уголке старого книжного шкафа. Она мне дала его, конечно, временно попользоваться, но никогда не просила вернуть назад, следя за моей «еврейской» переводческой работой, видя, как все ширится моя работа над прозой и поэзией еврейских писателей. Понимая, что Словарь Шапиро мне помощник в работе. И вот Словарь лет двадцать был моей настольной книгой. Лежал на моем рабочем письменном столе, затем перекочевал в толстый картонный ящик, а в марте 1989 года вместе со мной переехал в Израиль.