Словарь запрещенного языка

    А ведь словарь Шапиро, как указывается в предисловии к нему, и составлен на основе словаря Эвен-Шошана. Но толковый словарь объясняет значения слов с помощью других слов того же языка, а Шапиро должен был подыскивать, — я цитирую предисловие: «точные переводы этих значений на русский язык», «точные русские эквиваленты всем значениям слов, которые даны в словаре Эвен-Шошана».

    Поэтому подлинная ценность словаря Шапиро открывается лишь тому, кто, уже свободно владея ивритом и понимая общее течение речи, задумывается иногда над тем или иным словом, выражением, намерением автора, привлекшими его внимание, и для их отчетливого понимания ему кажется необходимым услышать русский перевод, эквивалент, русскую версию соответствующих единиц текста. Для меня лично словарь Шапиро представляет собой по сей день единственный надежный источник перевода ключевых ивритских слов, так и не получивших по-русски общеизвестных значений.

    Вот только два примера из недавней статьи Ариэля Хиршфельда о поэзии Хаима Гури: התמונה...מוחשת (Хатмуна /картина/ ... мухэшет) — в Шапиро мы находим чуть ли не единственное русское слово для מוחשת (мухэшет), приемлемое в данном контексте: «воспринимается»; или прилагательное  ערטילאי (артилаи) — одно из русских значений, приводимых для него Шапиро, это — «бессодержательный», и именно оно показалось мне самым подходящим в контексте читаемого предложения.

    Когда заходит разговор о словарном богатстве того или другого языка, часто просят перевести на новый выученный язык почти немыслимые в своей непереводимой прелести слова и словечки своего родного. Известный в прошлом активист и борец за отъезд Михаил Бабель, говоря о переводе на иврит своей книжки «Мой Израиль», интересовался переводом на иврит слова «зарубина». «Не зарубка, — подчеркивал он, — а зарубина.» И его мечта об абсолютной адекватности трогательна и по-своему правомерна. Это не смехотворная, а почетная, хоть и неимоверно трудная задача — давать на другом языке, скажем на иврите, текст, сочиненный автором по-русски. Мы, конечно, не сумеем «стекла зубами укусить», но пытаться совершить это чудо перевода, если страстно того желаешь, можно.

    На слово «зарубина» я в словаре Шапиро пока еще не набрел, но я встретил в нем много, очень много русских слов, поданных в словаре как перевод соответствующих ивритских: от «бузины» — «самбук» (סמבוק) и «шалфея» — «марва» (מרוה) до «ниши» — «нисга» (נסגה) и «подорожника» — «лехэх» (לחך), от глагола «опалять» — «хивхев» (הבהב) до прилагательного «противоречивый» — «мукше» (מוקשה).

    Не во всех примерах выверено употребление, но за многие годы пользования словарем у меня сложилось мнение, что иврит-русский словарь Шапиро содержит в себе и обратный словарь «русский-иврит». Я все жду, что найдется энтузиаст из России, любящий иврит и русский и связь между ними, и он создаст на базе словаря Шапиро надежный русско-ивритский словарь с выверенным употреблением, словарь современный, точный и богатый, которого так не хватает. Я уже не говорю о словах, считающихся непереводимыми на русский. Такие слова есть в любом языке. Известны, например, ивритское אתגר (этгар) и английское «Chalenge» (чэлиндж), хотя «стимул», возможно, и переводит некоторые из значений «этгара». Но вот слово «תובנה» (тована), вошедшее в употребление в последние годы и переводящееся на английский «insight» (инсайт), хотелось бы увидеть его нормативный русский эквивалент. Мне кажется, что если бы Шапиро знал эти нововведения, то мы нашли бы их в его словаре.

    Словарь Шапиро является, на мой взгляд, великим, культурным документом второй половины 20 века, который тысячами своих мостиков-переводов ивритских слов и выражений на русский связывает два единственных для нас языка — русский и иврит.

МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ

                         Юлий Кошаровский, Реховот

    Нынешнему поколению, возможно, трудно в это поверить, но для нас, поколения шестидесятых-семидесятых годов, словарь Шапиро — это целая эпоха, один из символов еврейского национального возрождения в СССР.

    Это академическое издание, вышедшее в свет в стране победившего тоталитаризма, вопреки политике властей подавлять все еврейское, было на протяжении многих лет практически единственным средством в мир иврита. Оно стало библиографической редкостью сразу после выхода в свет. Богатый словарный запас и великолепный грамматический очерк сделали его настольной книгой для преподавателей и учеников, религиозных и светских. Его передавали из рук в руки, копировали всеми возможными способами; несмотря на то, что это преследовалось властями, тайно привозили из-за границы, изымали на таможне и при обысках. Я знал людей, которые заучивали его наизусть.

    Высокий профессиональный уровень словаря Шапиро стал еще более очевидным, когда в Союз были завезены иностранные издания обиходных словарей.