Словацкие повести и рассказы

— Не хотят идти, черти чумовые, — ворчал Пулла. — Точно боятся этой желтой рожи, — показал он на луну.

— Нет, не поэтому, к луне они привыкли, — мудрствовал Ярнач, — только сегодня всякий кабан поросячий — и туда же: умным стал. А как же иначе?! Они едят корни, обработанные химическими удобрениями, едят картошку, которая всю весну, лето и осень обрабатывалась химикалиями. И эти химикалии ударили им в голову, так мне кажется. Вот у нынешних кабанов в голове и прояснилось… — Он сплюнул. И тут увидел, что Пулла хохочет, прикрываясь рукавом.

— Не смейся, — остановил он его, — а то спугнем их.

Пулла подавил смех и потянулся за бутылкой. Потом передал ее Ярначу.

— Пей, — сказал он. — Только потише, — добавил он шепотом.

Ярнач выпил, утерся и вернул бутылку. Пулла мгновенно ее опорожнил, поднял пустую бутылку, поглядел на свет и положил на сено. — Вот бы еще одну! — проговорил он с тоской и жалостью.

— У меня есть, — сказал Ярнач. — Но мы выпьем ее только утром!

Они помолчали.

Луна заливала их своим сиянием. Где-то вдалеке забрехала лиса. Ее лай, как свежий ветерок, прорезал тишину, и будто тоска спустилась на землю. Ярнач вздрогнул. У него хрустнули кости, когда он менял позу. Он взглянул на Пуллу и увидел, что тот засыпает. Голова его свесилась на грудь. Ярнач не стал его будить, он лег поудобнее и тяжело вздохнул…

7

Вздохнув, он потер уши и щеки, застывшие на январском морозе. Дыхание его тут же превратилось в белый пар. Холод проникал сквозь худую одежду и гулял по всему телу. Он побежал.

— Само, эй, Само, подожди, — услышал он голос позади себя.

Ярнач остановился, оглянулся. В темноте он увидел на снегу фигуру. Человек бежал не по тропинке, а прямо по снегу. Он узнал Мило Дарная, своего ровесника.

— Чего тебе? — спросил он, остановившись.

— Ты торопишься? — спросил Дарнай, сбивая с ботинок снег.

— Холодно, — ответил Ярнач, — говори быстрей.

— Даже если я буду медленно говорить, все равно ты будешь слушать.

— Опять в бутылку лезешь?

— Да нет, сейчас не до этого.

— Так что ты хочешь сказать?

— Я о твоем отце. Он пьет у корчмаря Калиса.

— Я знаю, — отмахнулся Ярнач.

— Ты бы пошел за ним.

— Не пойду.

— Как хочешь. Только он сидит там вместе с другими гардистами, нажрался и орет, — спокойно ответил Дарнай и достал сигареты. Он закурил, не предлагая Ярначу.

— А что он орет? — спросил Ярнач.

— Как всегда, когда напьется, — ответил Дарнай. — Что расстреляет всех партизан, их жен и детей…

— А тебе чего? — сказал Ярнач, но тут же тихо добавил: — Мало ли чего болтают, когда напьются…

— Не говори глупостей, — разозлился Дарнай. — Как это, что мне до того? Ведь твой драгоценный батюшка грозился и моему отцу и мне! Он схватил меня за горло, и я еле-еле удрал из корчмы…

— С тобой же ничего не случилось!

— Может случиться, и не только со мной.

— А ты не бойся.

— Я-то не боюсь, — сказал Дарнай. — А вот скоро здесь будут русские. Знаешь, что они сделают с гардистами, с такими, как твой отец и его дружки? Знаешь? По головке их не погладят… И потом все изменится, это тебе надо знать. И вся деревня от вас отвернется: и от тебя и от матери!..

Дарнай с силой ударил ногой по снегу.

Снег засыпал штаны и ботинки Ярнача.

— Я пойду посмотрю, что там делается, — сказал Ярнач и направился к корчме.

— Смотри не опоздай! — крикнул ему вслед Дарнай.

Ярнач не ответил, он торопился. Хотя стоял сильный мороз, он весь взмок, пока добежал до корчмы. Он хотел было войти, но, когда услышал пение, шум и крики, остановился и стал глядеть в замерзшее окно.

В корчме было весело.

Гардисты в сапожищах залезли на столы и плясали. Они прижимали к груди бутылки, выламывались, как уличные девки. Орали друг другу в морду песни, прижимались, обнимались. Корчмарь Калис вертелся вокруг них, как белка. Старый Ярнач бешено колотил себя в грудь. Потом схватил со стола несколько стаканов и швырнул их об пол. Осколки разлетелись по всей комнате. Гардисты радостно завопили…

Само Ярнач отлепился от окна, отступил на несколько шагов. Он остановился, услышав за спиной шаги. Оглянулся. Старый Петровский, опираясь на палку, осторожно ковылял по скользкой дороге.

— На последние гуляют! — сказал старик, указывая пальцем на освещенные окна корчмы, откуда на всю деревню разносился пьяный гомон. Ярнач не ответил и, чтобы старик не узнал его, поднял воротник до самых ушей и побежал.

Было десять часов, когда он вернулся домой и прошел на кухню. Он заглянул и в заднюю комнату, но свет не зажег, потому что услышал спокойное похрапывание матери. Он снял пальто и долго стоял посреди кухни. Выпил кислого молока, отщипнул хлеба, но кусок не шел в горло. Он закурил. Во рту стало горько от дыма, но он курил одну сигарету за другой до одиннадцати часов. Потом разделся и лег в холодную постель.

Спать он не мог.

Он лежал в темноте, закинув руки за голову. Что-то тяжелое и гнусное душило его. Он старался не шевелиться, чтобы это тяжелое и гнусное не разлилось по всему телу и вовсе не раздавило бы его. Он и так едва дышал.