— Ничего. Идемте за мной.
Медсестра в приемном покое распеленала малышку. Врач склонился над ней. Приложил ухо к сердечку. Долго смотрел ей в глаза. Отец, со шляпой в руках, стоял в передней, таксист сел на скамейку, провел рукой по ежику волос и с удивлением обнаружил, что вспотел. Отец не думал ни о чем, только чувствовал, как слабеют ноги. Он должен был прислониться к двери.
— Садитесь, — сказал таксист, — вы же устали. А это может затянуться.
Отец медленно опустился на скамейку. Таксист сказал утешительным тоном:
— Чем дольше, тем лучше. Значит, будет порядок.
Но отец покачал головой. Не верил.
— Это хороший врач, — успокаивал его шофер.
Врач вышел в переднюю, спросил:
— Который из вас? Вы ее отец?
— Да.
— Ничего нельзя было сделать. Вы привезли ее мертвой.
Отец раскрыл рот, но не смог ничего выговорить.
— Понимаете? Слишком поздно пришли.
Врач был молодой и очень сердитый. Что за люди! Являются в последнюю минуту, а то и позже!
— На пять минут бы раньше!
— Я торопился, — с трудом выдавил из себя отец. — Бежал…
— Вы на него зря кричите, — вступился таксист, — он шел пешком от самого Мариного лаза. Я его подобрал уже перед городом. А до меня проходили машины, но не взяли его. На него не надо кричать, он ни в чем не виноват.
Только теперь врач возмутился по-настоящему:
— Но это преступление! Это как неумышленное убийство! Я могу доказать. Пятью минутами раньше — и ребенок был бы жив! Понимаете вы это?
— Подите, сыщите их! — сказал таксист.
А отец спросил:
— Можно ее забрать?
— Что? А, ребенка? Нет, его отнесут в морг.
— Может быть, все-таки можно? — спросил отец.
Врач только теперь внимательно посмотрел на него. На мгновение глаза их встретились.
— Ничего нельзя сделать, — сказал врач мягко. — Такой порядок.
— А увидеть? — тяжело спросил отец. — Увидеть ее можно?
— Пожалуйста.
Малышка лежала на столе, глаза у нее были голубые и безмерно холодные. Грудка начала понемногу чернеть. Отец не чувствовал ничего, только какие-то тупые удары. Это башенные часы на площади били одиннадцать. Но отцу все чудилось, что это его бьют тупым предметом по голове. Он погладил босую ножку и вышел. Таксист ждал его. Отец спросил:
— Сколько я должен?
— Да что вы, добрый человек, — сказал шофер. — Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Но когда он посмотрел на отца, то понял, что ему ничем не поможешь. Они вышли вместе. Постояли у машины. Таксист спросил:
— Куда вы теперь?
— Я?.. — У отца шумело в голове от тупых ударов. — Я подожду.
Таксист дружески положил ему руку на плечо.
— Вам бы выспаться, мил-человек. Если вам негде, можете у меня. Мы живем вдвоем с сыном.
— Я подожду, пожалуй.
— Нет, правда, — настаивал таксист, — вы нам не помешаете.
— Нет, я уж подожду.
Таксист вздохнул, сел в машину. Завел мотор. Отец наклонился к окошку.
— Спасибо вам.
Таксист включил скорость и тронулся с места. И сразу его охватила злость, острая, всепроникающая.
— А, сто стрел вам в бога! — громко выругался он. — Весь мир — сплошное дерьмо!
У ворот он еще оглянулся. Он ясно увидел того человека. Тот стоял перед приемным покоем и все еще держал в руке свою измятую шляпу.
РУДО МОРИЦ
СВЕТЛОВОЛОСЫЙ ВЕЛОСИПЕДИСТ
Наша «старушка», а по военной терминологии — противотанковое орудие тридцать седьмого калибра, стояла на своем прежнем месте: в огороде возле дома на краю села. Стояла она там, хорошенько замаскированная фасолью, которая вилась вдоль забора. Глазок ориентира внимательно вглядывался в долину, где между крутыми откосами змеились Ваг и дорога.
А мы лежали между грядок и грызли что попадет: кольраби, огурцы, морковку. Вот так мы завтракали и глядели в чистое голубое небо, по которому карабкалось солнышко.