Словить удачу

— На меня не рассчитывай! — заорал на Рокко Стивенс. — Куда тащить!? Ты сбрендил, старик! Он всё равно не жилец, он нас всех угробит. Мы не дойдём. А если дойдём, не хватит сил вернуться. И жратвы — её тоже не хватит.

— Ты понесёшь его, — Старый Рокко навёл на Стивенса бластер. — Клянусь чем угодно, ты понесёшь.

Следующие несколько дней превратились для команды в сплошной кошмар. Иногда Иван приходил в сознание, и тогда, раскачиваясь на импровизированных носилках и сжимая зубы, чтобы подавить стон, глядел в небо налитыми кровью и болью глазами на враз осунувшемся, ставшем остроконечным лице. Потом сознание вновь покидало его, и Стивенс, богохульствуя, в голос бормотал молитву, чтобы русский поскорее издох.

Вечерами и на привалах Дора кормила раненого с ложки, насильно запихивая в него пищу и поддерживая голову, чтобы мог проглотить. Меняла на нём бельё и бинты, отдирая от ран старые, набухшие сукровицей и гноем. Иван, скрипя зубами от боли, терпел и отводил взгляд.

На исходе третьего дня Старый Рокко, выбившись из сил, упал лицом вниз на выстеленную мхом болотистую землю. Дора не удержала свой конец носилок, и раненый грянулся о землю. Иван был в сознании, но, как обычно, не издал ни звука, лишь струйка крови из прокушенной губы алым зигзагом расчертила щёку.

Через пару минут Рокко пришёл в себя и с трудом перевернулся на спину.

— Остался последний переход, — сказал он. — Самый трудный. На карте он обозначен как Адова помойка. Красная грязь сразу за ним. Но с раненым мы не пройдём, ни за что не пройдём. Гаррис говорил, что там и здоровым солоно придётся. Кто-то должен остаться здесь, с Иваном.

— Меня вычёркивайте! — завизжал Стивенс. — И думать об этом забудь, старик!

— Что ж, значит, оставаться мне, — сказал Рокко. — Ты пойдёшь с этим дерьмом, дочка.

— Я остаюсь, — Дора с гадливостью посмотрела на Стивенса. — Я лучше подохну здесь рядом с мужчиной, чем пойду туда вдвоём с этой мразью.

— Хорошо, — Рокко с видимым усилием поднялся на ноги. — Ступай за хворостом, Билли. Мы переночуем у костра, а утром уйдём. Нас не будет два дня, от силы три. Потом мы вернёмся, и я пойду туда снова. С тобой, дочка. И тогда, Билли, тебе придётся остаться по-любому, иначе пристрелю. Но удача ведь к тому времени будет с тобой, ты уже поймаешь её за хвост, поэтому побездельничаешь здесь с радостью, не так ли?

Иван впервые встал на ноги на шестой день после того, как они остались с Дорой вдвоём. Постоял, раскачиваясь, сделал пару неверных шагов и рухнул на колени. Превозмогая боль, поднялся вновь.

— Шансов, что они вернутся, нет, так? — хрипло спросил он.

— Я думаю, никаких, иначе бы давно вернулись, — ответила Дора.

— Мне нужна ещё пара дней, чтобы оклематься. Потом мы пойдём туда, вслед за ними.

Последний переход оказался ужасен. Они продирались по колено в грязи через топь, то и дело проваливаясь по пояс, из последних сил отмахиваясь от беспощадно жалящих насекомых и распугивая ползучих болотных тварей. Трижды Дора проваливалась по горло. И всякий раз Иван возвращался, вытаскивал, вытягивал её, уже полузадохнувшуюся, полумёртвую, и она не переставала удивляться, откуда он берёт силы. И откуда у него эта надёжность. Уголовник, по слухам убийца. У которого, тоже по слухам, вырезали семью. Жену и сына. Интересно, какой была его жена.

К вечеру болото перешло в густой подлесок, потом в непролазный бурелом и, наконец, местность поползла вверх.

— Здесь, — прохрипел Иван, когда они, продравшись через бурелом, оказались на опушке. — Должно быть, прямо за этой грядой. Пойдём, надо подниматься.

У вершины они наткнулись на то, что осталось от Стивенса. В нескольких футах от груды обглоданных костей, бессильно ткнувшись стволом в землю, лежал игломёт, с которым Билли не расставался.

Иван подобрал его, повертел в руках и отбросил в сторону. Затем шагнул вперёд и оказался на вершине. И увидел то, за чем они сюда шли.

Лишённый растительности склон спускался в ущелье, к реке. И, понижаясь, менял цвет: с песочно-белого наверху до бледно-розового в середине и кроваво-красного понизу.

— Вот она, грязь, — сказал Иван, когда они спустились к реке. Он нагнулся и зачерпнул пригоршню грунта. — Вот она. Ну, и смердит же здесь.

Он осёкся. Под нависающим над берегом гребнем краснозёма, забитые в расщелину, лежали человеческие останки. Хищноё зверьё пощадило Старого Рокко, не добралось до него, не долетело, не доползло. А скорее всего, попросту здесь не водилось.

Превозмогая смрад от разлагающихся тканей, Иван опустился перед телом Рокко на колени и рывком перевернул его на спину. Постоял, коленопреклонённый, с минуту, затем поднялся. Разжал кулак, и трёхдюймовая стальная игла, выпав, воткнулась в грунт.

— Этот гад замочил его, — сказал Иван. — Пристрелил как пса, на месте. Думал, что теперь всё ему нипочём, что поймал свой фарт, словил удачу, и теперь вернётся и заделает меня. Чтобы не тащить. Тебя бы он, конечно, валить не стал. Пилота не стал бы. Не вышло. Хрен тебе! Хрен тебе, гнида, а не удача!