Словно мы злодеи

Рен: Немного. Наверху припасено чуть-чуть «Столичной».

Я: Меня устроит. Кто-нибудь видел Джеймса?

Они дружно покачали головами.

Филиппа: Мы думали, он вернется с вами.

Я: Да. Мы тоже.

– Может, он опять пошел прогуляться, – предположила Рен. – По-моему, ему нужно немножко времени, чтобы отойти от Эдмунда, понимаешь?

– Да, – сказал я. – Наверное.

Александр оглядел комнату, вытянув шею, чтобы увидеть все головы, потом спросил:

– Где Колин?

– В столовой, – ответила Рен. – Обихаживает гостей, не то что мы.

Филиппа тронула Александра за локоть.

– Идем, – сказала она, – он тебя ждал.

И они вдвоем скрылись в столовой.

Рен посмотрела на меня, слабо улыбнулась. Я неубедительно повторил ее улыбку и спросил:

– Думаю, Мередит ты не видела?

– В саду, по-моему.

– У тебя все будет хорошо, если я тебя оставлю?

Она кивнула:

– Все будет в порядке.

Я неохотно ее покинул и выскользнул наружу.

Мередит опять сидела на столе. Зрелище было бы знакомое, напоминавшее ту, теперь печально известную вечеринку в ноябре, если бы не ощущение пустоты и покинутости при виде двора. Ветер вился вокруг меня, рвался под рубашку и пиджак, запускал волны мурашек по коже. Мередит съежилась на столе, прижав к телу локти и плотно стиснув колени. Одета она опять была в черное, но выглядела так, словно готовится скорее к поминкам, чем к вечеринке. Ее волосы диким рыжим вихрем бились у лица.

Пока я шел через двор, ветки деревьев шелестели и терлись друг о друга, наполняя сумрак тихим свистом и стуком. Музыка в Замке прихрамывала и приплясывала, ее то заглушал ветер, то доносило сквозь деревья, как дымный сладкий запах курений. Я сел рядом с Мередит на стол, и, когда она убирала волосы с лица, они запутались между пальцами. Поначалу в сумраке было плохо видно, но нежная кожа у нее под глазами блестела, а под ресницами размазались мелкие черные кляксы. Тряпичная Энни. Она дышала короткими толчками через нос, больше ни звука. На меня она даже не взглянула с тех пор, как я вышел из дома, и я не знал, утешит ее мое прикосновение или будет неприятно, поэтому ничего не делал.

– Ты нормально? – спросил я, когда ветер на мгновение улегся. Тот же вопрос я задал Джеймсу в Башне месяц назад – тот же, потому что уже знал ответ.

– Ни капельки.

– Я могу помочь? – Я взглянул на свои руки, вяло и бесполезно лежавшие на коленях. – Я все еще… я хочу помочь.

Снова поднялся ветер, бросил несколько прядей ее волос мне в лицо. Они мазнули по моим губам, пощекотали нос. Ее духи уже были мне к тому времени знакомы – амбра и жасмин. Что-то болело у меня глубоко в груди. Шквал пролетел, и волосы Мередит снова упали на плечи. Она ковыряла край своего стаканчика короткими обкусанными ногтями, которые пыталась спрятать под винно-красным лаком.

– Оливер, – произнесла она напряженно и горько, – мне нужно тебе кое-что сказать.

Боль у меня в груди стала острее, шрам на душе грозил открыться.

– Хорошо, – сказал я.

Единственная вылившаяся слеза прочертила по щеке Мередит акварельную дорожку. Я хотел ее стереть, поцеловать Мередит в глаза, взять ее руки и передать ей немножко тепла. Вместо этого я ждал.

Она внезапно подняла голову, вытерла под глазами и покосилась на меня.

– Знаешь, давай завтра поговорим.

– Серьезно? – спросил я. – Я не…

На колено мне легла ее рука.

– Завтра.

– Хорошо. Если ты уверена.

– Я уверена, – сказала она. – Сегодня давай попробуем повеселиться.

Боль уменьшилась до печального, неприятного ощущения и провалилась в живот.

– Конечно. – Я показал на угол собственного глаза. – Может, ты захочешь?..

– Да. Давай, я соберу себя по частям, а потом тебя найду. – Она протянула мне почти пустой стаканчик. – Принесешь мне выпить?

– Поможет?

– Не повредит.

Она соскользнула со стола, задержав руку на моем колене. Я следил за ее силуэтом, пока она шла через двор, снова поднявшийся ветер взбил ее волосы, вытянул их назад. Когда она скрылась в доме, шестеренки и колесики у меня в мозгу начали вращаться, сперва медленно. Что такого ужасного она хотела мне сказать, что плакала из-за этого, она, женщина из мрамора?

Я и раньше терзал себя, спрашивая, не стало ли решающим фактором скорее мое эгоистичное желание безнаказанно за ней приударить, чем страх перед Ричардом, когда я согласился дать ему умереть. Но я никогда не задумывался о том, что Мередит, возможно, виновна в чем-то столь же дурном – или хуже. Последние полгода расщепились на мелкие частицы памяти: огонь камина блестит на зубах Мередит, когда она смеется; песок и вода, и мокрая простыня липнет к ее телу на пляже. Она падает на сцене, из ее рукава выползает струйка крови. Руки, неподвижно прижатые к бокам, когда она кричит на Ричарда в кухне. Его пальцы, вцепившиеся ей в волосы. Окровавленный лоскут в камине. Могла она это сделать? Оставить меня, спящего, в комнате, прокрасться из Замка на причал и убить его, потом раздеться и вернуться ко мне в постель? От одной мысли об этом у меня закружилась голова. Но это было абсурдно, почти невозможно. Я бы точно проснулся.