Словно мы злодеи

Утром в доме не было ни души. Я не знал, куда они разошлись, но вернуться они, скорее всего, рассчитывали в вымытый и вычищенный Замок, откуда будут убраны все следы вечеринки. Мне, как наркотик, нужна была возможность отвлечься, чем-то занять и утомить мозг, не дать ему заплутать в воспоминаниях о прошлой ночи. Так что я несколько часов провел на четвереньках, голова у меня кружилась от запаха отбеливателя, руки я, отскребая все вокруг, ободрал. Мне казалось, что Замок толком не убирали годами, и я набросился на грязь, скопившуюся в бороздках между половицами, одержимый мыслью, что я сумею вычистить дом, крестить его, смыть его грехи и дать ему новую жизнь.

Из кухни я перешел в ванную первого этажа, потом в столовую, в прихожую. С разбитым зеркалом я поделать ничего не мог – нужно будет связаться с хозяйственной частью в Холле, – но стер красные пятна крови Джеймса и черный потек туши Мередит. Патрончик так и лежал на полу. Я подобрал его, сунул в карман, задумался, когда смогу его вернуть.

Я вполз наверх по лестнице с тряпкой и полиролью в руках, и, когда добрался до второго этажа, у меня болели колени. Подпаленный ковер в библиотеке я восстановить не мог, поэтому оставил все как есть. Вычистил ванную, помыл пол в коридоре, протер окна в комнатах и прибрался там, где мог это сделать, не трогая чужие вещи. Застелил постель в комнате Филиппы. При виде гладкой постели Рен, в которой никто не спал, мой желудок свернулся в тугой узелок. Я закрыл ее дверь, не решившись войти. У Александра был такой бардак, что я мало что мог. Я заглянул под его кровать, осмотрел ящики стола в поисках всякого наркоманского барахла, но ничего не нашел. (Я надеялся, что он усвоил урок.) Комната Мередит выглядела точно такой же, какой была, когда мы ее покинули, в ней был беспорядок, но не хаос: на столе стопками громоздились книги, на тумбочке стояли пустые бокалы, на полу у изножья кровати валялась одежда. Платья, в котором она была накануне, я не увидел.

Когда я вышел от Мередит, дверь Ричарда, казалось, уставилась на меня из конца коридора. Кто-то закрыл ее после его смерти, и, насколько я знал, никто из нас с тех пор ее не открывал. Я моргнул, не сумев даже толком вспомнить, как выглядела его комната. Сам того не осознавая, я принял решение двинуться вперед и обнаружил, что иду по коридору, потом поворачиваю ручку. Дверь открылась легко, даже не скрипнув. Ранний вечерний свет, тронутый закатным розовым, лился в окно и неприлично красиво падал на кровать. Остальная комната стояла в серо-голубой тени, терпеливо дожидаясь ночи. Здесь осталось так много его вещей: книги в твердых обложках, вынутые из суперов, были расставлены на полке над кроватью, его часы (я, сам того не желая, знал, что их ему подарила на день рождения Мередит на третьем курсе) были брошены на столе. Пара коричневых кожаных боксерских перчаток свисала с двери шкафа, а внутри я увидел ряды плечиков, на которых висели белые майки, которые он так любил, и сорочки, которые и правда могли помяться. Во мне шевельнулось старое, забытое тепло, и я отвернулся, ища что-нибудь, что напомнило бы мне, почему глупо даже минуту жалеть, что его больше нет. На подоконнике, как шеренга солдат, ждавших приказа, выстроились деревянные шахматы. Все они стояли прямо, кроме белых коней, один из которых лежал на боку. Второго на месте не было. Подумав, не упал ли он с доски, я присел, чтобы заглянуть под кровать, и ощутил, как моя совесть сдавленно вскрикнула. Пара ботинок косо валялась там, где Ричард их сбросил, шнурки были распущены и спутаны. Я знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что он никогда бы не бросил ботинки вот так, если бы знал, что не вернется.

Горе охватило меня так внезапно, что я подумал, что сейчас отключусь. Он был здесь, в этой комнате, где мы пытались его запереть, с глаз долой, в обществе всех наших смертных грехов. Шатаясь, я встал, ощупью вышел в коридор и захлопнул за собой дверь.

Я взобрался по лестнице в Башню, не зная, что там обнаружу, но мне отчаянно хотелось оказаться как можно дальше от комнаты Ричарда. На первый взгляд все выглядело как обычно, и пару секунд я, качаясь, медлил на пороге в надежде, что домашняя привычность меня успокоит. Наша комнатка на чердаке, две кровати, две книжные полки, два шкафа. Когда ноги стали держать меня надежнее, я вошел. Свою разобранную постель я застелил тщательнейшим образом, откладывая неизбежный переход на половину Джеймса. Когда расправлять больше было уже нечего, и нечего складывать, и нечего убирать в ящики или прятать в шкаф, я переместился из своего угла в его угол.

Я выровнял стопки книг, выбил пыль из штор, поднял карандаш, скатившийся с полки на пол. Джеймс был аккуратен, как всегда, и мне особо нечем было заняться. В конце концов я взялся за покрывало, расправил его и простыню под ним, пытаясь не думать о Джеймсе и Рен и о том, как появились все эти морщинки и складки.