Словно ничего не случилось [litres]

Странно, что я так хорошо запомнила те минуты… С болезненной точностью я могла бы описать каждый пульсирующий отблеск каждого мгновения. Вот появляется она, вот воздух становится теплей, вот он зреет, теснится и теснит, выдавливая каждого из нас троих и в то же время толкая друг к другу в напряженное пространство, в котором уместился и незнакомый взгляд, и окурок, подобно умирающей комете, летящий вниз, шаг навстречу, низкое: «Дилан», непривычно-лукавое: «Фрейя» – и желтая, вибрирующая тишина.

Когда я думаю, что странно помнить тот вечер в таких деталях, я понимаю, что на самом деле ничего особенного в этом нет. Я знаю, что память лишь условно ограничена и все острое, точно-определенное, что было когда-то, она бережно хранит в потайных своих углах, ожидая часа, чтобы явить вновь.

Да, совершенно точно нет ничего странного в том, что я все запомнила. Потому что в ту самую минуту, когда появилась Фрейя, я увидела нечто, что втайне представляла каждый вечер, то прекрасное, чего жаждала, то, чему так страстно хотела быть причиной. Душным вечером двенадцатого сентября я увидела его улыбку. Впервые с момента нашей встречи Дилан улыбался.

Глава 8

Прошлое – слишком надежное укрытие, чтобы я могла ясно различить его голос за неукротимым шумом жизни. Фрейя ускользает от меня, когда я пытаюсь идти по ее следам, чьи-то голоса затмевают тихий зов моей подруги, но он никогда не замолкает насовсем. Подобно феям из старинных сказаний, что охраняли остров от глаз чужаков и окутывали туманом прибрежные камни, надежно упрятывая свое жилище, Фрейя скрывается за тенями прошлого, не желая выступить мне навстречу. Нет нужды бежать по ее следу. Он исчез. Остались те, с кем пересекался ее путь: места, которые помнят ее шаги, и люди, которые забыли о ней, как только канули в безвременье последние отголоски ее облика.

* * *

Дом семьи Купер стоял на углу улицы. Его выкрашенный в лазоревый фасад венчала покрытая мелкой паутинкой трещин керамическая табличка с номером дома. Боковая стена имела одно, по старинным традициям еще залитое, а не вставленное, стекло, забранное изнутри пожелтевшим от времени кружевом. С помощью латунного кольца я постучала в дверь, разглядывая прошитую нитями мха старую черепицу, спускавшуюся почти до верхней перекладины входной двери.

Дверь открыл Джош, на лице – смесь радости и грусти, сочетание эмоций, вызванных моим появлением, но омраченных его причиной. Мы обнялись, и Джош повел меня в гостиную, где усадил на старинный, но вполне сохранившийся диван. Стену справа украшала декоративная фарфоровая тарелка с репродукцией «Мужчины в золотом шлеме» Рембрандта. Я очнулась от звука приближающихся шагов, и через пару секунд в комнату вошла мать Фрейи, неся в руках поднос с чашками и заварным чайником.

Мюриэл Купер сумела с годами сберечь фигуру, однако время наложило отпечаток и на эту когда-то неутомимую, а сейчас уже, по-видимому, вышедшую на пенсию женщину. Мюриэл всегда отличала порывистость и пылкость характера, она была одной из тех женщин, кто никогда не откажется зайти в бар и редко покинет его после одного-двух бокалов. Когда-то она работала инструктором по вождению, и однажды ее ученик, в третий раз вернувшийся сдавать экзамен на права, учуял запах алкоголя и вызвал полицию. С его стороны это была месть за несданные экзамены, для Мюриэл это означало потерю работы. Но она не отчаялась. Обосновавшись дома, развила кипучую деятельность, в которой главная роль отводилась Фрейе.

Оставшись без работы и с кучей свободного времени, женщина решила направить весь свой пыл на открытие собственного бизнеса. Кажется, она перепробовала все идеи, что только приходили ей в голову: театр на колесах, продажа украшений с Дальнего Востока, плетение из бисера. Она пыталась стать сомелье и дизайнером одежды, водителем автобуса и писателем. Однако ни одна из ее задумок не увенчалась в конечном итоге успехом. И скорее от отчаяния, чем из искреннего побуждения, она принялась за воспитание дочери. Первым делом она запретила Фрейе даже думать о профессии учителя, которой та грезила с ранних лет. Долгие годы проработав инструктором, Мюриэл пришла к выводу, что это неблагодарное дело, не приносящее ничего, кроме разочарования, и эту неприязнь она не считала нужным скрывать. Спасением для Фрейи ей виделось лишь творчество, любое проявление которого она боготворила, будучи пылкой и артистичной натурой. Только его она всячески поощряла, освободив Фрейю от домашних обязанностей лишь для того, чтобы та могла беспрепятственно писать стихи. Вдобавок к этому с потерей работы у Мюриэл открылась и неуемная тяга к контролю, она желала быть в курсе всего, что происходит в жизни дочери, и часто доходила в этом до абсурда. Однажды Фрейя задержалась в библиотеке, и за это время ее мать успела дозвониться до охранника школы и заставила его обыскать все здание. Когда ему наконец-таки удалось найти пропавшую, он раздраженно заявил перепуганной Фрейе: «Немедленно позвони матери, она думает, что ты мертва!»