Слово

— У меня здесь не лавочка. Я не торгую, — отрезал Гудошников.

— Не у тебя! — рассмеялся хранитель. — Про тебя я знаю… Один человек… Короче, унаследовал он бабушкины или материны книги, что-то около полусотни единиц, и теперь предложил нам купить. Мне нужен толковый оценщик, эксперт. У меня практика слабовата, а ты, Никита Евсеич, мастер в этом деле.

— Мягко стелешь, мягко, — проворчал Никита Евсеевич.

— Я без всякого подвоха, пришел к тебе за помощью.

— На деньги я оценить не могу, — отмахнулся Гудошников. — Не пробовал. Ищите другого.

— А на деньги и не надо! Ты посмотришь, что за книги, а мы по ценнику определим. Понимаешь, в отделе специалистов не осталось: кто в отпуске, кто в командировке — лето…

Гудошников согласился. Любопытно было взглянуть на незнакомые, вдруг вынырнувшие из толщи веков книги.

Аронов усадил его в «Победу» и повез куда-то в глубь города. Ехать было хорошо, машину покачивало, улицы сверкали витринами, солнце только набирало силу, и в кабину врывалось мягкое по-осеннему тепло. Хранитель заметил приподнятое настроение Гудошникова, похлопал его по плечу.

— Сидишь дома! Погляди, жизнь какая идет!

Никита Евсеевич покосился на него, но промолчал.

Они приехали к новому дому на окраине и поднялись на третий этаж. Дверь открыл хозяин книг — мужчина лет тридцати, с грубоватым, простецким лицом. Гудошникову запомнились его неожиданно голубые глаза. Что-то подкупающее было в них, располагало к доверию, к тихой, задушевной беседе.

Хозяин пригласил их в квартиру и зачем-то выглянул на лестничную площадку, словно хотел зазвать еще кого-то.

— Прошу, прошу, — часто повторял он с улыбкой. — Прошу в эту комнату… Здесь жила мама…

Старообрядцы, перебравшиеся в город, стремились устроить свой уголок в доме, чтобы все там выглядело, как в старину, как у себя в деревне. Гудошников уже бывал в таких домах и каждый раз ощущал прилив жалости к этим людям. Их стремление было настолько сильным, а возможности так бедны, что получалась не деревенская изба, не городская квартира. Так они и доживали, эти старики и старухи, словно подвешенные между небом и землей.

Гудошникову хватило одного взгляда, чтобы определить, что старушка была поморского толка: несколько иконок с лампадкой на стене, на журнальном столике — книги, накрытые выбивной салфеткой, над кроватью, с никелированными головками, восьмиконечный крест из черного от времени, лоснящегося дерева. Постель убогая, тощий матрасец, лоскутное одеяло… Гудошников для верности пощупал — в матрасе солома. За койкой — сундук. «Ором, поди, старуха орала, когда перевозили…»

— Мать-то как звали? — спросил Гудошников.

— Феодосья, — ответил хозяин.

— Ишь ты, а фамилия?

— Аршиновы мы, — по-деревенски ответил наследник, не скрывая любопытства. — Знакомые, что ли?

— Да нет, — проронил Никита Евсеевич. — Была еще одна Феодосья, Морозова… Слышали?

— Безусловно, — почему-то облегченно улыбнулся хозяин. — Мятежная боярыня…

— Ну, показывайте свой товар. — Гудошников нетерпеливо шагнул к журнальному столику.

— Какой это товар? — вздохнул наследник. — Это книги, от матери остались.

— Если продаете — значит, товар, — отрезал Гудошников, сдергивая салфетку. — Книги — книгами, товар — товаром.

Никите Евсеевичу придвинули табурет. Аронов встал рядом. Наследник и шофер «Победы», приглашенный в комиссию как свидетель, замерли позади. Гудошников стал перебирать книги на столике. Рукописных не оказалось. Вернее, был один требник, написанный скорописью в прошлом веке. В основном наследство Аршинова состояло из печатных книг восемнадцатого и девятнадцатого столетий, и лишь несколько было старопечатных. Видно было, что книги собраны случайно, как это зачастую бывало в старообрядческих деревнях. Умирал человек — книги его раздавались родне и знакомым, потом, если были одинаковые, что-то обменивалось, что-то отдавалось в дар, в жертву. И в результате получалась мешанина, редко содержащая что-нибудь ценное. Но обычно среди кержаков всегда находился знающий в книгах толк человек, и все лучшие рукописи уходили к нему, липли, как липнут деньги к деньгам.

— Да… — протянул Никита Евсеевич, закончив осмотр. — Худ твой товар. В базарный день — полушка… Я-то подумал, здесь…

— Это тебе не Северьянов монастырь, — усмехнулся Аронов. — И не двадцать второй год… Ничего, мы и эти возьмем. Если что, в обмен пустим. Получше у нас уже есть, и еще будут…

Хранитель на что-то намекал, но Гудошников не прислушивался и намек его пропустил мимо ушей.

— Как это худ? — забеспокоился наследник. — Старинные книги!

— У старинных книг, парень, тоже своя цена имеется, — бросил Гудошников и встал.

— Не кипятись, Никита Евсеич, — добродушно сказал Аронов. — Чего ты разошелся? Книги возьмем, по двадцать рублей за каждую…

— По двадцать? — удивился наследник. — Ну, простите! Мне за них по сто давали! Я отказывался. Да! Приходил человек и предлагал по сто рублей… А я решил — в библиотеку, государству.

— Может быть, у вас еще что-то есть? — спросил Аронов. — Покажите.