Слово

Муханов поднялся наверх. Из замка постреливали, но, похоже, уже устали от стрельбы. Осветительные ракеты с шипом раскраивали небо, и в их свете замок казался еще выше и красивее. Подавить огневые точки противника не составляло особого труда и ночью и днем. Хоть с земли — из орудий, хоть с воздуха. Тем более если замок начинен снарядами…

У входа на каменных ступенях сидели несколько офицеров и Глотов. Комбат объяснял задачу. При появлении Муханова все встали.

— Приказ командира дивизии — утром замок взять, — не дожидаясь вопросов, сказал Муханов. — Начало атаки — пять часов утра.

— А артподготовка? — спросил Глотов. — Чтобы подавить их, надо…

— Насчет артподготовки, капитан, уточните у своего командира полка, — отрезал Муханов. — И никакой самодеятельности.

— Я своих людей, товарищ полковник, в конце войны губить не буду, — упрямо сказал комбат. — Немцы там сидят как собаки! Это же не люди… Это… Эти недоноски! Человеческого языка не понимают!.. Наших и так уже трое убитых и пять ранено… Да двух танкистов…

Из замка ударила гаубица. Снаряд разорвался в кронах деревьев, и на мгновение парк озарило, словно светом молнии. Секунду спустя с треском упало дерево…

— Послушай, Глотов, — Муханов старался разглядеть лицо комбата, но, кроме поблескивающих в темноте глаз, ничего не увидел. — Ты в чем пытаешься меня убедить? В том, что нельзя понапрасну водить людей на смерть в конце войны? Так я это без тебя знаю.

— Да нет, товарищ полковник. Я хотел сказать, из всей этой затеи ничего не выйдет, — Глотов сердито, по-мальчишески, засопел. — Эти щенки не сдадутся, знаю я их! Им головы так заморочили!.. Да что там говорить!.. Сейчас самое время для атаки, товарищ полковник! Они немножко выдохлись, спать хотят… Сейчас бы батареей беглый огонь, а я своих поднял. Как миленьких бы взяли!

— Ты знаешь, капитан, что такое детонация? — спросил Муханов.

— Так точно, знаю.

— Замок начинен снарядами, это все равно что по вагону с боеприпасами стрелять… А в замке — исторические ценности.

— А они наши ценности пожалели? — вмешался молчавший до этого командир батареи. — Они, гады, из Ясной Поляны конюшню сделали, дом Чайковского разграбили… А мы должны ихние замки жалеть? У них — гордость нации, а у нас нет!.. Сами еще орут — русские варвары! Цивилизованные нашлись…

— Между прочим, там — и наше добро, — Муханов кивнул на замок. — Там исторические памятники, наворованные в России. Так что мы в первую очередь свое спасаем. Это же часть нашей истории, часть России.

— Без пушек мы в этом парке до конца войны просидим, — проворчал Глотов, отвернувшись. — А на пулеметы идти… Я, товарищ полковник… В общем, я на войне только понял, почему мертвым глаза закрывают. Потому что живым всегда стыдно… смотреть в глаза. Даже в мертвые… А я в них за три года во как насмотрелся! — Он полоснул себя ладонью по горлу и замолчал.

Муханов сел на каменную ступеньку, привалился плечом к стене.

— Тебе двадцать-то есть, капитан? — спросил он.

— Есть, — не сразу ответил Глотов. — А что возраст? У меня всегда возраст спрашивают… Ну, молодой я, товарищ полковник, молодой! Так что, ничего не понимаю?

Можно было не спорить с двадцатилетним комбатом. Можно было отдать приказ, заставить его молчать, прикрикнуть, в конце концов. Война не кончилась, этот двадцатилетний парень носит погоны, и еще не потерял силу закон беспрекословного подчинения младшего старшему.

Война еще шла, но вот-вот должна была закончиться, а этот парень ничего еще, кроме войны и кроме открытых мертвых глаз, толком не видел в жизни, и ничего, пожалуй, не чувствовал так остро и сильно, как укор этих глаз и стыд за то, что он — жив, а его товарищ — уже нет… Он слишком многое понимал, но весь его опыт был опять же связан с войной, со страданиями и горем.

И поскольку этой треклятой войне скоро конец — наступит новая жизнь, еще не познанная бывалым двадцатилетним воякой. И в этой новой жизни будут свои ценности. В ней не попросишь артиллеристов подбросить огня, и с шашкой наголо не развернешь эскадрон для атаки. Он, полковник Муханов, прошел эту перестройку еще в двадцатые годы и помнит, каким болезненным, мучительным было приживание к другой, мирной жизни. На первый взгляд ясные и простые цели вдруг обрели вторые и третьи смыслы, над которыми следовало напряженно думать.

Муханов скользнул взглядом по гимнастерке комбата — четыре боевых ордена, две нашивки за ранения…

— Мы с тобой еще поговорим на эту тему, капитан… Возьмем замок и поговорим… А сейчас немедленно найди перебежчику погоны, достань ремень и отправь его назад, через нейтралку. — Муханов встал: — И обеспечь, чтобы он дошел живым и невредимым. Пускай работает… Понял?

— Так точно, — козырнул Глотов. — Есть достать и отправить…

— И еще… На огонь противника не отвечать. Только наблюдать. Артиллеристов тоже касается.

— Есть! — ответил командир батареи Лихота.

— Обо всем, что делается в замке, немедленно доклады-вать мне.

Комбат Глотов пригнул голову и нырнул в подземелье — к телефону. Офицеры, прячась за деревьями, побежали к своим бойцам.

Война продолжалась…