Слово

— Мы уходим к реке, там пробьемся к нашей непобедимой армии! — продолжал Вайсберг. — Впереди пойдет лейтенант Арищин! Мы с лейтенантом Фрасом уходим последними. Все!

И снова Вайсберг трижды проорал «хайль Гитлер!», и мальчики, распаляясь, ответили ему с детской непосредственностью.

Арищин включил фонарь и начал спускаться в подвал, откуда был выход в сад, а затем к реке. Солдаты потянулись за ним, на ходу поправляя съезжающие каски. Вайсберг и Фрас провожали их молча.

Когда последний мальчик исчез в темном зеве подвального входа, Вайсберг холодно бросил:

— Желаю успеха.

И не спеша стал спускаться по лестнице. Несколько секунд учитель стоял в оцепенении. Только в ушах, подобно собачьему лаю, звучало — хайль!

Затем он подобрал банник и, на бегу привязывая к нему простыню, устремился по лестнице вверх, на третий этаж левого крыла. Он уже не слышал и не мог видеть, как капитан Вайсберг, проводив свою роту в сад, вернулся в подвал и, устроившись на корточках в каком-то захламленном углу, достал парабеллум, отвел затвор и, сунув ствол в рот, надавил на спуск…

Учитель вытолкнул из окна пулемет, выставил наружу белый флаг, накрепко привязав древко к решетке. Пристроившись тут же, у окна, он перевел дух и, сняв каску, швырнул ее на пол.

— Хайль! Хайль! — звенели еще в ушах голоса мальчиков. Он пробовал затыкать уши, но тогда «хайль» откликалось в затылке. Наконец он увидел, как со стороны русских появились два человека и направились к замку.

Учитель вскочил и заторопился вниз: следовало освободить двери от мешков с песком, сбить замки и снять цепи. Он спустился на первый этаж и устремился было к железным дверям, но в этот момент в зале, на штабелях ящиков со снарядами, увидел мальчика!

— Кто здесь? — спросил Фрас.

— Это я, Карл Зоммер! — откликнулся подросток, открывая ящик.

— Ты почему не выполнил приказ, Карл? Ты почему не ушел со всеми?

— Я вернулся! — крикнул Карл. — Я решил не сдавать крепость противнику!

Мальчик поставил снаряд на попа и стал поднимать над ним молот.

— Не смей этого делать, Карл! — закричал учитель, вслепую переступая через ящики и снарядные гильзы. — Не делай этого, мальчик! Слышишь меня, не делай этого!

Но Зоммер уже поднял молот над головой и лишь на мгновение задержал руки, чтобы прицелиться и точно ударить по головке снаряда…

Глотов перепрыгнул через фундамент ограды и остановился, машинально закрыв лицо рукой.

Взрыв был мощным, многоярусным. Замок, казалось, подпрыгнул над землей, а потом медленно развалился в прах, поднимая огромные тучи пыли.

Комбат закричал, потрясая кулаками. Там, где только что были полковник Муханов и переводчик Зайцев, лежала красная груда битого кирпича.

В пыльном облаке мелькнуло последний раз белое полотнище флага и опустилось на землю. Прорезая толщу пыли, взметнулся фонтан черного дыма и, уперевшись в небо, стал закручиваться в розовый от огня гриб.

Скитское покаяние. 1961 год

Событие, всколыхнувшее Макариху явлением Луки, дня три не сходило с языков. Одни, что помоложе, потешались, как бы потешались они на концерте заезжих артистов, другие откровенно жалели Луку Давыдыча и даже искать его пробовали, поскольку он исчез из деревни и больше не показывался, но были и те, кто, несмотря на провал восшествия, считали Луку мучеником, страдальцем и Божьим человеком.

И Анна, хорошо разглядев из толпы «святого» верижника, поймала себя на мысли, что восхищается им. Было в нем что-то притягательное, страстное и вдохновляющее. Огнем горел единственный глаз, торчала из-под рубахи изъязвленная цепью шея, выпирали ключицы на худой груди. Нет! Он не валял дурака, не играл, не изображал праведника, а, видимо, в тот момент чувствовал себя святым.

Играл странник Леонтий. Играл блестяще, вдохновенно, со вкусом. И не стой она близко от него — все приняла бы за чистую монету: и проповедь, и фанатизм. Но Анна специально лезла сквозь толпу к нему поближе и хорошо рассмотрела глаза Леонтия. Валяная шляпа, борода, черная косоворотка и движения рук — все соответствовало, но выдавали глаза: умные, цепкие, без какой-либо тени сомнения.

И в том, что спектакль провалился, он не был виноват. Он все рассчитал, взвесил и предусмотрел, кроме одного: кто бы мог подумать, что под колодиной окажется вторая змея?

Спектакль провалился, однако это не утешало Анну. Ведь он был нужен кому-то, этот спектакль, кому-то потребовалось немедленно взбудоражить старообрядцев, упрекнуть их в безверии, призвать к святости и отрешению от мирской жизни. Кому-то надо было, чтобы чужих, «мирских» людей, и на порог не пускали. Грязные слухи и сплетни, видимо, не помогали, и этот кто-то пошел на открытую игру. А «мирских» людей, интересующихся жизнью старообрядцев, в Макарихе в тот момент было только двое — Анна и Зародов. Кому-то они бельмом на глазу стояли.

Теперь этот кто-то был известен — странник Леонтий. Но зачем ему это? Какой смысл выступать ему против них, настраивать старообрядцев?