Слово

— Я кумир, пока приказываю им драться, — вздохнул Вайсберг. — Они не ждут от меня другого приказа… А если будет другой — я стану изменником. Это дети, они не понимают полутонов.

— В таком случае не мешайте мне, — отрезал учитель и решительно встал. — У меня нет другого выхода, я пойду к ним и еще раз попытаюсь убедить их.

— Желаю успеха, — бросил Вайсберг. — Черт, курить хочется!..

Фрас вернулся через несколько минут еще больше возбужденный и растерянный.

— Вы пришли сказать, что пора собираться в плен? — спросил Вайсберг, недавно мысленно уже попрощавшийся с учителем.

— Мальчики что-то задумали! — выпалил Фрас. — Идут какие-то приготовления!

— Любопытно, — без интереса проговорил Вайсберг. — Может быть, дети фюрера хотят спасти Германию? Может быть, они придумали, как это сделать?

Почти следом за учителем в спальню вбежал Карл Зоммер, белый, с перекошенным ртом.

— Почему русские не стреляют?! — закричал он. — Почему они не стреляют?!

Карла трясло, лицо напоминало маску. Он вдруг сел на пол и, закрыв лицо руками, заплакал. Каска свалилась с его головы и лежала рядом, отдаленно похожая на ночной горшок. Фрас опустился рядом с подростком и обнял его.

— Успокойся, мальчик. Не надо плакать, — бормотал он. — Все будет хорошо. Кончится война, и ты найдешь свою маму. Вы снова будете жить в мире, ты пойдешь учиться…

Рядовой Карл Зоммер плакал навзрыд, вдавливая лицо в сукно мундира на груди Фраса.

— Кто твой отец, Карл? Где он?

— Мой отец — солдат фюрера! — выкрикнул Зоммер. — И я солдат! Я солдат! Я солдат!!

Он неожиданно заснул прямо на руках учителя. Видимо, сработала защитная реакция. Детский мозг не выдержал напряжения. Фрас перенес Карла на генеральскую постель и сел рядом с ним. Крест на груди мальчика сполз под мышку, мундир был великоват…

Вайсберг отошел к окну и долго смотрел на светлеющее небо.

— Мой совет вам, учитель, — уходите из замка, — задумчиво произнес он. — Сорвите погоны и ступайте на все четыре стороны. К русским, американцам… Я вас отпускаю. Вы человек гражданский, далекий от войны.

— Я останусь здесь, — решительно и тихо сказал Фрас. — Мы должны уйти из замка все или вывесить белый флаг… Если все здесь погибнет, то и я…

— Вы фанатик! — отрезал Вайсберг. — Уходите!

— Фанатизм ради спасения культуры оправдан, — уверенно произнес учитель.

— Никакой фанатизм не имеет оправдания! — Командир роты резко обернулся к двери — на пороге стоял Арищин. Он хотел что-то сказать Вайсбергу, но заметил Фраса.

— Вы? — удивился он. — Вы что, вернулись?!

— Да, я посылал его в разведку, — ответил Вайсберг. — И он справился с заданием. Дайте мне, Арищин, сигарету! Русские всегда перед смертью просят выпить или закурить. Так это, Арищин?

— Не могу знать! — Арищин протянул сигарету и щелкнул каблуками. — Мы спасены, господин гауптман!

— Тише, — бросил Вайсберг, прикуривая. — Мальчика разбудите…

Муханов поддернул рукав гимнастерки и глянул на часы. Пять. Время вышло. Артиллеристы зарядили орудия и лежали в ожидании команды. Из замка еще стреляли, но теперь уже только из двух окон. Сигналом о выходе гарнизона из крепости должно быть прекращение огня и белый флаг, выброшенный на третьем этаже в левом крыле. Флага не было, стрельба продолжалась…

Муханов связался с командиром дивизии и попросил отложить начало огневой подготовки еще на тридцать минут. Похоже, в замке шли какие-то сборы. Наблюдатели докладывали, что замечено движение на первом и втором этажах; что из гарнизона высылали разведку; что спускался к реке и вскоре вернулся обратно офицер…

Светало. Сейчас, в сумерках, стали видны следы ночной пальбы из замка. Много деревьев оказалось повалено, у других взрывами сорваны кроны, а тополя превращены в щепы пулеметными очередями. Муханов пробрался в окоп и приник к окулярам стереотрубы. Стены замка казались еще черными, в узких оконных проемах стояла тьма. Только из двух посверкивали вспышки пулеметного огня.

— Патроны жгут, — пояснил боец. — Остальных-то, видно, в сон сморило, а эти терпят… Ишь что делают, а? Вот собаки!

Пули взбили глину на бровке окопа, смачно влипли в стволы деревьев.

— Пристрелялись к окопам-то, — сказал боец. — Пацаны — пацаны, а, глядишь, и не додюжишь до конца войны… Вдарить бы надо, товарищ полковник! Рассветет, так они проснутся…

В окоп скатился комбат Глотов, отряхнул гимнастерку, вытер пот.

— Все готово, товарищ полковник, — доложил он, — танки пойдут с флангов. Артиллеристы первым залпом бьют решетку, поэтому роты отходят в глубину парка. И нам пора, товарищ полковник…

— Спокойно, комбат, — не отрываясь от стереотрубы, бросил Муханов. — Бить решетку не понадобится.

— Вы все еще надеетесь, товарищ полковник? — спросил Глотов. — Время вышло, этого перебежчика наверняка расстреляли… Жалко, конечно, старика, но сам виноват. Свои же ученики, поди, и расстреляли… Товарищ полковник, вы чуете, какая это страшная штука! Это что за ученики тогда? Что они за люди?.. Чуете?

— Чую, — сказал Муханов. — Фашизм…

— Да, — отозвался комбат. — Во дела! Где же их, сволочей, уговоришь?