Слово

«Люди добрые» — мальчишки и девчонки, стоя в очереди, сжимали в руках узелки и сумки с макулатурой, виновато отворачивались. Женщина не отставала, хуже того, пригрозила немедленно пригласить милиционера, понятых, сделать обыск и шубу взять. Старьевщик не выдержал, сунулся под прилавок и выбросил оттуда изрядно поношенный, вытертый до блеска полушубок.

— Возьми барахло! — крикнул он. — Такой шуба сортир не оденешь!

— Да? Не оденешь? — злорадствуя, спросила женщина. — Одел бы, барахольщик несчастный! Еще как бы одел… Вота! — И она, как фокусница, неожиданно выхватила из кармана полушубка тугую связку денег, подняла над головой. — Видал? Больше не увидишь! — победно сказала она и швырнула полушубок старьевщику. — Носи! Хоть в сортир, хоть на люди!

Старьевщика перекосило. Он визгливо что-то прокричал, а женщина, удерживая своего мальчика-несмышленыша за руку, гордо вышла из сарая. Дети молча проводили ее взглядами и стали дожидаться своей очереди на шары и свистульки. А мужчины, что прессовали бумагу в глубине сарая, бросили работу и, усевшись на кучу тряпья, стали совещаться. Скоро они, поднимая пыль, начали перетряхивать утиль и обшаривать карманы старых пальто, пиджаков и брюк.

Выждав момент, когда старьевщик немного успокоился, Вера Георгиевна поманила его к себе и зашептала:

— Миленький, пусти за прилавок книги посмотреть, а? Только гляну — и назад!

— Какой книга? — возмутился приемщик. — Ходят, берут туда-сюда! Тоже деньги забыл?

— Да нет там денег, нет! — горячо заговорила Вера Георгиевна. — Я гляну, может, что почитать возьму! А за это заплачу! Ты не бойся, миленький!

Он недоверчиво оглядел старушку и вдруг тяжело вздохнул:

— Ой, работа плохо-ой! Ой-ой-ой! Бросать нада.

— Тяжелая у тебя работа, миленький, — подхватила Вера Георгиевна. — Вредная.

— Люди думают, Ахмедыч вор, барахло собирает, — жаловался старьевщик. — А у меня самый вредный работа, что бросать нада — ко мне несут. Грязь, пыль — бр-р…

— Уж и не говори, — вздохнула она. — Ну, пусти, а?

— Иди, — бросил старьевщик, давая дорогу. — Кому денег нада, кому почитать нада… Ахмедыч один на весь город… Ой-ой-ой…

Вера Георгиевна приблизилась к груде макулатуры и, нагнувшись, стала перебирать бумагу. В основном это были потрепанные школьные учебники (многократно мелькала «Родная речь» — родной ее учебник, по которому она преподавала в школе вот уже сорок лет), подшивки газет, амбарные книги и папки бухгалтерского учета. Реже попадала художественная литература. Взгляд вылавливал отдельные строки, имена и фамилии, и она, будто разгадывая кроссворд, старалась вспомнить, откуда это и кто автор. Чаще всего попадались книги самых популярных авторов, классика. Гора книг оплывала, словно речной песок, но пока ничего не попадалось. Мужики, что выворачивали карманы у тряпья, скоро бросили это занятие и опять приступили к макулатуре.

— Ты что, бабка, шукаешь там? — спросил один. — Никак, книгу с деньгами сдала? Иль сберкнижку?

Другой засмеялся.

— Я книги старые ищу, — сказала Вера Георгиевна и оторвалась от бумаги. — Тут старинные книжки сдавали… Вы не видали?

— А! — догадливо бросил первый, что спрашивал про сбер-книжку. — Это что с библиотеки приперли? Так они не с того краю. Ты с другого заходи, что с утра привозили, — там, — он показал на угол.

— Так все-таки из библиотеки привозили? — испуганно спросила Вера Георгиевна.

— Ну, — подтвердил мужчина и пригляделся к ней. — Привозили… На самосвале… Организация… На машинах возят…

Она тоже взглянула на мужчину внимательнее, поморгала, будто сгоняя слезу; что-то знакомое показалось ей в этом лице: плутоватые глаза, чуб, свисающий на лоб…

— Так мы ж почти все запрессовали, — сказал другой мужчина, постарше. — Она ж в тюках увязана стоит…

Вера Георгиевна прошла в угол, присела на корточки, и снова замелькали перед глазами потрепанные книги, журналы, газеты… Ага! Вот и штамп городской библиотеки! Целый слой книг, влажных, изодранных в лохмотья, но все — современных издательств. Выкопав «яму», она непроизвольно обрушила бумажный «берег», и прямо к ее рукам скатилась неимоверно толстая, больших размеров книга без обложки. Вера Георгиевна подняла ее на колени и с трудом разглядела блеклые буквы старой печати. Книга была бумажная, и, похоже, корки отодраны только что. Не прочитав и слова, она засунула ее в кошелку и взялась рыть бумажную яму с еще большим упорством.

Через несколько минут снова повезло: из толщи макулатуры, словно глыба из песка, выглянула еще одна старинная книга, на сей раз рукописная, но тоже без крышек. Вера Георгиевна решила больше не рыться, а перебирать все книги подряд, просеять их, как сквозь сито. В сарае горела тусклая лампочка, да и то возле прилавка, и свет в угол едва доставал, к тому же начали уставать руки и глаза. «Сколько добра, — думала она, разбирая книжный завал. — Люди писали, мучились, ночей не спали… А потом наборщики работали, печатники… И вот надо, же — истрепались, пропали, и труд пропал…»