Слово арата

Мать сидела около костра и подсовывала к середине наполовину сгоревшие сучки. Она крепко обняла меня, прислонившись к чуму. Сестра Албанчи вместе с Сюрюнмой ушла на заработки в соседние аалы.

— Ох, мама, как у тебя хорошо! — воскликнул я, прижимаясь к матери. — Сколько здесь новых цветов! Ведь я их раньше не замечал. Мама, дорогой мне встретились русские всадники, говорят: «Мы партизаны». Сначала я испугался, а потом вижу — они за нас: Чолдак-Степанова Сивку забрали, зато дали мне тоже неплохого коня. Да еще подарили вот этот хлеб.

— Наверное, ты встретил их, когда они ехали от меня. Утром я услышала в ущелье топот. Они спустились берегом и остановились у чума. Попросили позволения сварить обед в нашей чаше. На прощанье подарили желтого табаку и чаю. Это, верно, и есть красные партизаны, сынок.

Мы вышли из чума. Гнедко усердно щипал траву, поглядывая на нас одним глазом.

— Мама, — сказал я, — надо скорей выходить Гнедка, у него остались одни ребра.

— Ничего, мой сын. Гнедко быстро поправится, смотри какая трава. Вот и мы такие же, как Гнедко, — измученные, изможденные, но и мы теперь поправимся, потому что, как все говорят, там далеко-далеко богачи пали; под небом возвысился новый, красный батыр, он, слыхать, собрал людских сынов с четырех краев света и пошел защищать бедный народ.

— Знаешь, мама, когда Гнедко оправится, я отведу его в Сарыг-Сеп к красным батырам. Они мне все расскажут, — сказал я.

Глава 6 Костры горят

Много дней пасся Гнедко в долине Мерген, в густой траве. Он стал снова гладким. Теперь можно было оседлать его и скакать в Сарыг-Сеп.

Гнедко щипал траву. Я подошел к нему с уздечкой. Он поднял голову и, нехотя посмотрев на меня, стал еще проворнее щипать сочную зелень.

— Жалко тебе уходить от нас — нестись по неведомым тропам? Или ты хочешь набрать больше сил перед дорогой? Тебе не скучно у нас, Гнедко?

Я оседлал коня.

— Авам [29], авам! Я готов!

Мать выбежала из чума:

— Отдай партизанам коня и скорее возвращайся домой. Хорошей дороги, с богом, сынок!

Попрощавшись с матерью, я выехал на дорогу в Сарыг-Сеп.

— Куда спешишь, Тока? — раздавались знакомые голоса.

— К партизанам! К партизанам! — откликался я, протягивая руку к сарыг-сепским хребтам, по гребню которых уже скользило вечернее солнце.

Одни одобряли, другие провожали насмешками:

— Только тебя, сопляка, там не хватало.

— Как ягненок, попадешь на зуб синеглазому волку.

Тропа круто изгибалась между замшелыми курганами и песчаными холмами. Я ехал напрямик; Гнедко с разгону взлетал на пригорки и легко перепрыгивал низкорослый караганник. Выскочив на сарыг-сепскую возвышенность, я увидел под собой костры лагеря.

Это самое красивое место Каа-Хема. Высокие отроги Тоджикской Кызыл-тайги и Танноуольского хребта близко подошли к Каа-Хему. Кажется, они гранитной стеной остановят его. Но Каа-Хему не страшны никакие скалистые преграды. Каменные обломки стали на его пути порогами, а он мчится навстречу родному брату — Бий-Хему. Берега Каа-Хема роскошно одеты, толпами сбежались к ним с таежных уступов стройные лиственницы, березы, ели и кедры. В прибрежной чаще водятся во множестве косули, кабаны, маралы, соболи, выдры, за которыми так искусно охотится Томбаштай.

На берегу Каа-Хема среди густых зарослей разбили партизаны свой стан, разложили костры. Ярким заревом осветилась земля. Казалось, что горит один огромный костер, искры от него взлетают роем золотых пчел и гаснут в облаках. Мне вспомнилась сказка Тарбагана и костер под скалой, где Кодур-оол с отцом собирались на охоту. Но то, что я увидел, уже не было сказкой о далеком счастье. Это был лагерь красных партизан. Они шли в бой за наше счастье.

Когда я спустился в долину, была уже ночь. Гнедко заржал, почуяв лошадей. Приарканив его, я робко стал подходить к стану. Партизаны чистили оружие, готовили снаряжение. Закончившие работу вели оживленный разговор. Мне хотелось все узнать, особенно поговорить с главным, спросить, что происходит на белом свете. Я потихоньку ходил, приглядывался.

Партизаны остановились здесь на ночлег, готовились к какому-то сражению, очевидно против белых, засевших в верховьях Каа-Хема.

Сначала я встречал только незнакомых и глазам своим не поверил, когда среди партизан увидел Веденея Сидорова, Тарбагана и Санжа. Они были одеты как всегда, и все-таки вид у них был совсем другой. Они чистили ружья и о чем-то спорили. Не помню, как я очутился у костра. Я еще ни одного слова не вымолвил, а моя рука уже невольно потянулась к ружьям.

— Я думал, вы по Степанову наказу где-то далеко работаете, а вы оказались у партизан с ружьями, — сказал я своим товарищам-батракам.

— Да, мы ушли позже тебя, откуда же ты сыскался? — спросил за всех Веденей.

Я рассказал о коровах, о Сивке и Гнедке, о разговорах с матерью и заключил:

— Теперь к хозяину пойти — плохо будет, не пойти — тоже плохо. Счастье мое, что вас повстречал.

— У Чолдак-Степана чего теперь искать? — смеясь, ответил Веденей. — А бояться его нет нужды. Пойди лучше к нашему командиру партизанскому и с ним посоветуйся, — вот будет хорошо.