Слово безумца в свою защиту

Месяц мы провели вдвоем, никого не видя, а потом наступили роды, преждевременные, и Мария разрешилась девочкой, такой маленькой и слабенькой, что она едва дышала. Девочку тут же отправили на попечение акушерки, жившей по соседству и пользовавшейся безупречной репутацией, но малютка прожила всего лишь два дня и ушла, как и пришла, без страдания, потому что у нее не было никаких сил сопротивляться.

Мать узнала об этом со смешанным чувством угрызений совести и облегчения, потому что разом освободилась от таких хлопот и неприятностей, которые даже трудно себе вообразить, поскольку социальные предрассудки не позволяли ей воспитывать ребенка, зачатого до брака.

Однако после всего пережитого у нас возникло совместное решение не заводить детей. Мы будем жить вдвоем, как товарищи, как мужчина и женщина, не лишая себя любовных радостей, каждый из нас будет отвечать за себя, каждый будет прокладывать себе свою дорогу к намеченной им цели. Так как она больше не верила, что не забеременеет от меня, мы прибегали к самым простым мерам предосторожности, однако все это носило вполне невинный характер.

Приняв это решение и избежав таким образом непосредственной опасности, мы с облегчением вздохнули и смогли немножко оглядеться. Поскольку моя семья меня изгнала, я не ввел ненужных родственников в наш дом. У моей жены в городе тоже не было родственников, кроме одной тетки, и таким образом я был избавлен от семейных визитов, обычно таких тягостных для молодоженов.

Однако, спустя некоторое время, примерно месяца через полтора, я обнаружил, что двое пришельцев все-таки притаились за юбкой моей жены.

Прежде всего ее пес Кинг Чарльз, чудовище со слезливыми глазами, который всегда встречал меня диким лаем, точно чужого. Я ненавижу собак, этих «alter ego» трусливых людей, у которых не хватает смелости самим кусаться, а данная собака была мне особенно неприятна тем, что перешла к нам из прежнего дома Марии и служила постоянным напоминанием об изгнанном ею муже.

Когда я в первый раз прикрикнул на это омерзительное животное, чтобы заставить его замолчать, жена робко упрекнула меня, объяснив свое пристрастие к собаке тем, что это единственное напоминание об умершей дочери, и сказала, что никогда не предполагала во мне такой жестокости и т. д. и т. п.

Как-то раз я обнаружил, что эта мерзкая тварь запачкала большой ковер в гостиной. Я ее, естественно, наказал, за что был обозван палачом, истязающим неразумных животных.

– Что поделаешь, дорогая, но они не понимают человеческого языка.

Тут она разрыдалась, бормоча сквозь слезы, что боится такого жестокого человека, как я.

А чудовище тем временем методично продолжало испражняться на дорогой ковер. Тогда я решил всерьез заняться его воспитанием, заверив жену, что собаки вообще-то бывают очень послушными, и если проявить настойчивость, то можно добиться чудесных результатов.

Но она впала в настоящий раж и впервые заявила, что ковер этот принадлежит ей.

– Тогда уберите его, потому что я не брал на себя обязательства жить в сортире.

Ковер остался лежать, правда, за собакой стали лучше следить, да и она сама после моих суровых уроков старалась вести себя поприличней.

А тем временем произошла новая история.

Чтобы избежать лишних трат, а главное, возни с разведением огня, мы отказались от горячей пищи по вечерам. И вот, представьте, захожу я однажды в конце дня на кухню и, к немалому своему изумлению, вижу, что топится плита и прислуга жарит телячьи отбивные.

– Для кого это? – спрашиваю.

– Для собаки.

Тут появляется моя жена.

– Дорогая…

– Имей в виду, что на ее питание я трачу свои деньги!…

– Прекрасно! Но я-то вынужден довольствоваться на ужин холодным мясом… Ты кормишь меня хуже собаки… И это уже за мой счет…

Ну, что тут скажешь? Она, видите ли, тратит свои деньги!…

Однако с этого дня пес стал в нашем доме чем-то вроде идола, которому поклонялись, повязав ему синюю ленту вокруг шеи, и Мария начала запираться в своей комнате с подругой, обратите внимание, с новой подругой, где они предавались культу этого чудовища и лили слезы, проклиная воплощенное во мне мужское жестокосердие.

И я смертельно возненавидел эту тварь, которая стала яблоком раздора в нашем браке и, как на грех, все время попадалась мне под ноги. Жена соорудила для нее этакое гнездышко из подушек и шалей возле своей кровати, так что к ней не подойдешь, ни чтобы пожелать доброго утра, ни чтобы нанести ночной визит. А когда после недели тяжкого труда наступал наконец долгожданный субботний вечер, который я мечтал провести у камина наедине со своей женой, попивая вино и разговаривая о прошлом и будущем, она торчала битых три часа на кухне со своей подругой и служанкой, они топили плиту и переворачивали все вверх дном для того, чтобы искупать ненавистное мне чудовище.

– Неужели она просто злая? – спрашивал я себя, не понимая, как можно со мной так обращаться.

– Да какая же она злая, у нее такое чувствительное сердце, ведь она жертвует супружеским счастьем ради бедной заброшенной собачки! – восклицала ее подруга.