Слово безумца в свою защиту

Уже давно еда, которую нам приносили из ресторана, казалась мне из рук вон плохой, но моя дорогая супруга с помощью своей неотразимой улыбки смогла меня убедить, что я стал капризным. И я ей поверил, потому что у нее, как она не уставала повторять, душа прямая и искренняя.

И вот настал день рокового обеда. На блюде лежали одни только кости и сухожилия.

– Что ты нам подаешь, дитя мое? – спросил я у прислуги.

– Жаркое было вполне приличным, но хозяйка приказала отложить все хорошие куски для собаки…

Женщина, захваченная врасплох, пойманная за руку, всегда опасна, потому что ее вина, во много раз утяжеленная, ударит по тебе.

Она была раздавлена, уличена во лжи и даже мошенничестве, так как уверяла, что содержала собаку за свой счет. Смертельно побледнев, она не вымолвила ни слова, и я исполнился к ней жалости. Мне стало стыдно за Марию, и так как я никак не хотел поставить ее в затруднительное положение или унизить, то, как великодушный победитель, решил ее утешить и, дружески погладив по щеке, попросил не сердиться из-за такого пустяка.

Зато ее в великодушии упрекнуть было трудно, и она тут же устроила мне сцену, орала что-то про мое низкое происхождение и дурное воспитание, неистовствовала, что я посмел позорить ее перед служанкой, перед этой дурой, которая не поняла полученного распоряжения. Одним словом, виноватым оказался я! С ней случился настоящий нервный припадок, она выскочила из-за стола, бросилась на диван и стала истошно кричать, рыдать, грозить, что сейчас умрет.

Я снова ей не поверил и сохранил полное хладнокровие, только позволил себе заметить:

– И весь этот ад из-за собаки!

Она тем временем продолжала вопить как резаная, страшный кашель стал сотрясать ее худенькое тело, еще не оправившееся от родов, я испугался, послал за врачом и оказался еще раз в дураках.

Пришел врач, послушал ее, пощупал пульс и ушел в крайнем раздражении. Я остановил его уже у двери и спросил:

– Так что же с ней?

– Да ничего, – буркнул он, надевая пальто.

– Ничего?

– Абсолютно ничего! Видите ли, сударь, женщины… до свидания.

Знай я тогда то, что знаю теперь, открыв секрет, как можно мгновенно вылечить от истерии!… Но, увы, тогда я еще ничего не знал, поэтому я целовал ей глаза и просил простить меня. Интересно, за что?

Она прижимала меня к груди, называла «своим милым, послушным мальчуганом», но при этом твердила, что ее надо беречь, потому что она такая слабая и хрупкая и может со дня на день умереть, если ее милый мальчуган еще раз повторит такую ужасную сцену, которую он только что устроил. Чтобы ее совсем осчастливить, я взял на руки чудовище и стал ему чесать спину, за что она в течение получаса дарила мне свои самые нежные взгляды. С этого дня собака стала гадить везде без всякого стеснения, словно творя какой-то акт мести. А я делал нечеловеческие усилия, чтобы сдержать свой гнев в ожидании какого-нибудь счастливого случая, который освободил бы меня от пытки жить в дерьме.

И вот наступила эта долгожданная минута. Вернувшись как-то домой к обеду, я увидел, что жена рыдает, дома траур, стол не накрыт, а служанки нет – она ищет пропавшую собаку.

Я скрыл свою тайную радость, потому что искренне жалел жену, которая была просто в отчаянии. Но она оказалась не в состоянии понять такую простую вещь: я разделяю ее горе, несмотря на мою радость по случаю пропажи своего врага. Она угадала мои тайные чувства и тут же вскипела:

– Ты радуешься, не правда ли? Ты наслаждаешься несчастьем своего ближнего, значит, ты злой. И ты меня больше не любишь.

– Я люблю тебя, дорогая, но ненавижу твою собаку.

– Если бы ты меня любил, то любил бы и мою собаку.

– Я люблю тебя, не то я избил бы тебя!

Действие этого слова было ужасно. Бить женщину! Подумать только, бить! Она совсем потеряла голову и стала уверять, что это я нарочно выпустил собаку из дома, более того, что я ее отравил.

Мы объездили в карете все полицейские участки, побывали даже на живодерне, в конце концов собака нашлась, и это радостное событие торжественно отпраздновали у нас в доме, а я в глазах этой самой подруги был теперь уже не кто иной, как отравитель, во всяком случае потенциальный, этого дорогого создания.

С того дня собака была заперта в комнате моей жены, и это гнездышко любви, которое я обставил с артистическим вкусом, было превращено в псарню. Квартира, и так слишком маленькая, стала таким образом еще более тесной, да и весь ансамбль был испорчен. Но на все мои замечания она отвечала, что это ее комната.

Тогда я замыслил против нее настоящий крестовый поход. Я перестал ее посещать по ночам и так долго выдерживал характер, что в ней заиграла кровь, ее трясло как в лихорадке, и в конце концов она не выдержала и первой сделала мне авансы.

– Ты никогда не приходишь пожелать мне доброго утра.

– До тех пор, пока твоя дверь будет заперта, я не войду к тебе. Она дуется, я дуюсь и терплю всю горечь холостяцкой жизни в течение двух недель, вынудив ее в конце концов самой прийти ко мне в комнату и молить о любви, в результате чего в ней снова разгорелась ко мне ненависть.