Слово и дело. Книга 1. Царица престрашного зраку

Утром его разбудили резкие удары счетных костяшек. Клавдий Рондо со своей очаровательной супругой, как добрые коммерсанты, уже засели за бухгалтерию. Поташ, пенька, железо, селитра, уксус, дерево, смольчуга, овчины… За окном было светло от снега, выпавшего за ночь. По первопутку Джон Белль поехал в манеж графа Бирена, где почтенный куафер Кормедон пудрил парики, а Лейба Либман, преважный, разгуливал средь кадок с душистыми померанцами…

– Почтеннейший банкир, – сказал ему Белль, – так и быть: мы дадим ея величеству десять кусков обоев на стенки.

– И мне… три! – спохватился Либман.

– Разве комната вашей любовницы, госпожи Шмидт, столь мала? – спросил Белль, в душе смеясь. – Вы получите тоже десять…

Конечно, Анисиму Маслову в этой придворной толчее, все жадно расхватывающей, было не справиться. Не хватало Ягужинского, который сидел в Берлине и помалкивал. А за широкой спиной графа Бирена Маслову было неуютно и опасно. И обер-прокурор империи даже не удивился, когда к порогу его дома кто-то подкинул ночью письмо: «Остерегайтесь женщины, известной в свете. Вас, яко защитника простолюдства, желают извести. Следите за цветом перстня красивой женщины, когда она разливает вино…»

Эту записку подкинул ему Белль д’Антермони, и в этом случае он поступил как русский, страдающий за дела российские!

* * *

20 января 1734 года умирал великий канцлер великой империи, граф Гаврила Иванович Головкин – царедворец ловкий. Он умирал в своих палатах на Каменном острове, который недавно ему подарила Анна Иоанновна. Смерть была не страшна, но убыточна для канцлера, ибо доктора и услуги аптечные обходились дорого. Слабеющей рукой Головкин прятал лекарства под подушку. Он их не глотал – жалко было. Чай, тоже деньги плачены… «Сожрать-то все можно!»

Почуяв холод смерти, канцлер собрался с силами.

– Убыток… – сказал и дунул на свечу, гася ее: покойнику и так светло во мраке смерти.

В погребальной церемонии принцесса Анна Леопольдовна впервые увидела красавца, какого трудно себе представить.

– Кто этот сладенький? – спросила она у мадам Адеркас.

– Это граф Мориц Линар, посланник саксонский, на смену Лефорта прибывший с делами тайными. Мужчина очень опасный, ваше высочество, и по части утех любовных, пожалуй, Левенвольде опытней.

Внимание принцессы к Линару заметили многие. Анна Иоанновна лицом покраснела, рукава поддернула, прошипела племяннице:

– Неча на послов чужих вперяться. На жениха радуйся…

Анна Леопольдовна губы надула. Жених-то – тьфу! Выбрали ей такого принца, как в песне поется:

Было бы с него счастия того,
Ежели б плевати мне всегда на него,
Буду выбирать по воле своей,
Учлива в поступках по любви моей…

Мориц Линар внимание принцессы к себе тоже заметил, но вида не подал. Остался спокоен, только ноздри раздул, как жеребец.

– До чего же опытен, каналья! – определила Адеркас. – Понимает, что нашу слабую породу лишь холодностью совращать надобно. Ваше высочество, – зашептала она на ухо принцессе, – хотите, счастье составлю? Доверьтесь моему знанию персон мужских.

– Я без ума! – отвечала девочка. – Как он красив!..

Бирен этой любовной суеты даже не заметил. Он был чрезвычайно озабочен смертью канцлера. Итак, в Кабинете осталось теперь два кабинет-министра: Остерман и Черепаха. Это пугало Бирена, и он выискивал буйвола, который бы – лоб в лоб! – сразил Остермана наповал. Волынскому – еще рано, он не пройдет в двери Кабинета… Граф толкнул локтем Лейбу Либмана.

– А я придумал, – сказал он фактору. – Ягужинский человек горячий… Такого-то нам и надобно! Решено: я помирюсь с ним, только бы Остерману воли не давать…

– Но Остерман вице-канцлер и теперь по праву заступит на место Головкина.

– Смотри сюда, – велел Бирен, отгибая полу кафтана.

В погребальной процессии следуя, Либман глянул туда, куда ему велели, и увидел – весь в сверкании перстней – громадный кукиш графа Бирена, пристально глядящий на него.

– Видел? – засмеялся Бирен. – Канцлер здесь Я! И пока я жив, Остерману в канцлерах не бывать… Ягужинского за драку со мною я прощаю. Впредь пусть говорят о нем при дворе уважительно и значительно.

Кареты разъезжались от дома мертвого канцлера. Граф Линар, волоча по снегу черный плащ, прошел мимо принцессы, даже не глянув, и Анна Леопольдовна всю дорогу плакала на плече своей многоопытной воспитательницы:

– Как он жесток… даже не поклонился!

– Ваше высочество, вы близки к победе… Уверяю вас! Прежде чем приласкать нас, мужчины обычно казнят нас. Он уже у ваших ног. Вытрите божественные слезы, я все сделаю для вас…

Остерман очень любил покойников. Тихие, они ему уже не мешали.