Слово и событие. Писатель и литература

Мы знаем до чтения что это Петрарка, воспринимаем при первом чтении прекрасные оковы сонета, нам кажется мы слышим музыку итальянского стиха, видим что дело идет о жизни, любви, терпении, смерти, судьбе. Всё навевает глубокие чувства, мы угадываем мягкую, но непреклонную душу Петрарки, его прозрачный мир, состоящий из первых вещей, не тронутый эгоистическими желаниями воли. Вместе с тем то, что мы прочли, не только не передает сколько-нибудь точно оригинал, но и само по себе бессмысленно. Лучше воздержаться от второго чтения. Вдумываясь во фразы русского перевода, мы естественно перестанем сосредоточиваться на угадываемой фигуре поэта и произойдет как с разводами на мраморе: мы видели там манящие рисунки, но вглядись и проступают произвольные пятна. Заметив нескладицу русского текста, не будем спешить найти в нем связь и останемся при смутном музыкальном впечатлении. Иначе нам придется приписать строфе смысл мольбы автора к жизни, вечному началу обновления, об изменении участи безответно влюбленного. Это будет наоборот Петрарке, хранящему в страсти строгую логику.

L’amar m’è dolce, et util il mio danno,
e ‘l viver grave; e prego ch’egli avanzi
l’empia fortuna; e temo no chiuda anzi
morte i begli occhi che parlar mi fanno.

Or qui son, lasso…

«Горькое мне сладко, и моя беда мне полезна, и [сладка и полезна] тягостная жизнь; и молю, чтобы продлилась эта безжалостная судьба; и скорее даже боюсь, что [моя] смерть закроет [для меня] те прекрасные глаза, которые заставляют меня говорить. Итак, увы, вот в каком я положении…». На полях моей рукописи в этом месте написано рукой внимательного читателя: «М. б. это другой сонет?», т. е. я ошибся и открыл не то место Канцоньере. Верен оригиналу в русском переводе этого сонета только номер.

Мы угадываем Петрарку в меру своего поэтического чутья наперекор скверностям traduttore traditore. Самый лучший перевод Вячеслава Иванова даст нам не намного больше чем только что цитированный, ведь наша восприимчивость останется та же, мы лишь начнем теряться между стилями двух поэтов. Качество перевода, повторим, мало значит для восприятия великого оригинала там, где читателю есть чем воспринимать. Человеческий слух обладает мощными средствами для снятия всевозможных шумов там, где хочет расслышать. Важная весть доносится через плохую дикцию, скудную слышимость и уже только в совершенно крайнем случае становится совсем невнятна. Даже и тогда мы конструируем большие куски ее, за счет слуховых иллюзий, когда в шуме слышатся слова; можем конструировать и всю речь целиком.

И в то же время ясно, что хороший перевод лучше плохого. Чем? На уроках постановки голоса вслед за прорезыванием ясного, громкого, четкого тона начинается преображение личности. Человек становится тверже, прямее, солиднее. В случае переводов происходит подобное.

Да, в самой плохой передаче мы верно угадываем реальность, слышим не неправильного Шекспира, а истинного и настоящего в самой плохой перелагающей прозе. При более близком знакомстве с великим не окажется, что надо во всем переучиваться, совершенно прощаясь со старым образом нашей фантазии и усваивая новый. Расширится и окрепнет всё тот же первый образ. Только в редчайших случаях намеренно лживого перевода случится обратное.

Мы угадаем событие и по его фрагменту. Разница будет в том, насколько его реальность окажется близко к нам. Ей грозит остаться иностранной. Мы уже и храним в себе огромный запас образов, составляющих мир странной полуреальности, в которую и верим и не верим и которую никак не решимся утвердить. Отношение к ней у нас остается тайно ироническое. Мы номинально верим в ее величие и красоту, но она нам чужда. На основных европейских языках странный или производные от него значит иностранный. Беда не в том что мы не знаем или не понимаем другие страны. Сделайте скорые переводы всей мировой литературы, они информируют нас. Наш странный мир уже сейчас огромный, это нисколько не мешает нам мгновенно отбросить его весь и съежиться в маленьком родном мире в минуту трудности, в критический момент. Что толку что мы говорим на всех языках. Это упражнения пока еще праздного ума. Поставьте его в предельные условия, и огромный странный мир развеется.

Хороший переводчик отличается от плохого тем, что расширяет наш настоящий мир. Плохой расширяет странный, который мы вольны не брать всерьез. Дело вовсе не в том что хороший переводчик покажет нам иностранного автора, какой он есть, а плохой исказит. Хороший сделает его нашим, введет в дом, а плохой оставит в межеумочном поле гаданий.

Вот здесь переводческая работа выходит далеко за пределы лингвистики и приближается к подвигу писателя и поэта.