Читаем Слово Лешему полностью

2 сентября. 7 часов утра. Ни облачка на небе. Дует порывистый южак. Вчера был курортный день у моря: ходил по деревне в одних трусах, как в Пицунде (до войны абхазов с грузинами). Топил баню Эрика Шапиро, по-черному. Баня раньше была Цветковых; Цветковы уехали, котел из каменки вынули, унесли. Эрик поставил на место котла ведерный чугун. А так все было, как в доброе старое время. Напилил кольев — подпорок стогов; взялось хорошо, скоро зашипела каменка. Нашел неплакучую березу, связал веник. Парился, нырял в озеро, опять поддавал пару... Мой добрый Ангел приготовил подарочек: кидал на чердак пустые бутылки, выпитые до меня, нашел целую маленькую «Московской». Должно быть, Соломоныч припрятал и забыл. Водка за годы ожидания моего банного дня усохла в маленькой на четверть, но градусы в ней те же. Попарился в бане, понырял, выпил водочки, заел грибной похлебкой. Пел песни. Почему-то хорошо пелось про танкистов, возможно, в связи с танковой атакой под Гагрой. «Броня крепка и танки наши быстры, и наши люди мужества полны. В строю стоят советские танкисты — своей великой родины сыны».

Посадки Солнца сегодня нет: запад плотно затучен. На небе рельефная темно-облачная композиция: округлые фигуры с завитками, меняющимися очертаниями, на небе тревога. Весь день рвал-метал южак, шпарило Солнце. Я ходил в дальние боры, получил то главное, ради чего... Ну да, тридцать четыре белых... Насладился абсолютным одиночеством, просторностью, богатством, щедростью боров.

Завтра надо стать на возвратный путь, долгий, а в конце его, дома... Но, может быть, дом здесь, а там чужбина?..

Ночью бас пел: Я вспомнил время золотое, и сердцу стало так светло…». Очень своевременная песня. Потом сказали, что в Вологде остановился подшипниковый завод. По тону обозревателя это вроде бы даже и хорошо: «Дружба дружбой, а денежки врозь». В Ставропольском крае, в городе Лермонтове, прекратилась переработка урановой руды из рудников под Бештау. Это и подавно хорошо: «российское» радио исполнено оптимизма. В Таджикистане все остановилось, никто ничего не контролирует.


3 сентября. 9 утра. Беспросветно хмуро, льет дождь. Ночью вдруг застучали по крыше крупные дождины.

Последнее утро в моей избе. Греет беспредельно теплотворящая печь. В последнюю ночь я спал, чего не бывало в предшествующие ночи. Возможно, в последнюю ночь на меня воздействовало все лучшее, что было за месяц в деревне, — солнечные ветры, окуневые поклевки, брусничные кочки, грибные похлебки, красивые головы боровиков, глаза лесных озер, всегда глядящие в небо, ширь нашего Озера, банный пар, хряст березового веника по чреслам — убаюкало меня напоследок. Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни...

На дворе прекрасная, хмурая, мозглая, беспросветная чухарская погода (непогода). Погода все та же, но не стало деревни, вот какая оказия. Бывший магазин, я бывал в нем, делал покупки у иногда приходящей из Озровичей магазинщицы Нюры, куплен профессором, доктором математических наук. Я еще не знаком с доктором. Вообще главное в нашем дачном местечке — непроявление интереса друг к другу, взаимная нахохленность.

Деревня не возвратится в сие место. Когда мотоциклист Алеша станет фермером, заколосятся его нивы, затучнеют стада? Из года в год я прохожу все те же круги, сохраняя за собой должность нештатного летописца бывшей деревни Нюрговичи, повторяюсь в летописании. Должно что-нибудь случиться, назревает кульминация: поджог избы, волкодав (козлодав) Гера у соседа Гены, крах кооператива «Сельга», ограбление кооператоров, конфликт Валеры Вихрова с бывшей тещей Адой...

Не хочется уходить, Господи! Так далеко идти. А надо. Покуда носят ноги. Говорят про ноги, что они кормят волка. Но я же не волк, ей-ей...

Я Леший. Ну да, тот самый, опубликованный, гласно курирующий... Мой клиент Беглый нынче не рыпается, тише воды, ниже травы. Во что-то вслушивается, чего-то ждет, но всякий раз сбывается нечто другое, нежданное. Весной я перегнал Беглого из его избы в чужую, науськал кого надо избу подпалить, чтобы запахло горелым при свете дня (я хотя и порождение тьмы, на свету тоже функционирую, только прищуриваюсь)... Беглый потрепыхался: «Ах, надо и это перетерпеть, отречься от внешнего, затаиться во внутреннем…». Однако патроны в стволы вложил, ружье в изголовье поставил. В духе времени, мой сценарий...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное