Слово Лешему

Признаться, мне, Лешему, нынче можно и не вмешиваться в текущую действительность, все идет по моим разработкам, даже с непредвиденным ускорением: всеобщий раздрай. По временам становится скучно, хоть плачь: перепроизводство ненависти. По телевизору показывают: первое лицо в государстве, президент, с перекошенным лицом погрозил пальцем народным избранникам депутатам: Я вам этого не забуду!» И плакать нельзя: Лешевы слезы дождями прольются, а на дворе великая сушь. Я могу испортить погоду; климат на планете уронили лучшие умы человечества, ну, разумеется, хомо техникус. Гуманитарии-благодетели навострились в верхний эшелон власти, в президентский корпус — в славянских странах, в Балтии, было в Грузии, теперь в Венгрии... Даве были диссиденты, ноне стали президенты. А? Богатая рифма?! И какой лексический разброс! В России, то есть в РФ, гуманитарий на самый верх не пройдет, даже с диссидентским бантиком в петлице, покуда не изведется кадровый резерв партийных бонз, оказавшихся не у дел. Наш радикальный гуманитарий ломящемуся в президенты партийному иерарху дорожку раскатывает, аллилуйю поет, в диссиденты посвящает. Эсэнгэшный президент — самый первый диссидент...

Это я так, к слову, не мой предмет, просто пользуюсь предоставленной трибуной. Человеческие слабости мне, Лешему, тоже свойственны. Собственно, в этом мое призвание: слабости культивировать, сильные стороны низводить.

Президент по восшествии на пост попадает в поле действия главных надмировых сил; на него накладывает лапу сам Сатана (иногда лапа накладывается загодя, оставляет на темени след, но это случай особый). От себя скажу, президент — негуманная профессия; один Буш оставил по себе в Ираке столько могил, сколько у нас в Чухарии муравейников. Судя по всему, нынешний российский президент не отстанет от заокеанского, хотя и без «бури в пустыне».

Я — Леший; смертоубийство — не мое ремесло.

А так вопросы одни и те же на всей территории бывшей империи, будь то СНГ, РФ и у нас в Чухарской республике (можно назвать ее ЧУР, звучная аббревиатура). По женскому вопросу я в прошлом году высказывался, мне Беглый дал слово, так и озаглавил: «Слово Лешему». Конечно, самонадеянно впрямую связывать выступление в прессе, даже такого авторитета, как Леший, с волеизъявлением президента. Но не бывает и дыму без огня: Ельцин избавился от своей советницы... А я о чем говорил в моем «Слове»? Ну вот... Я слов на ветер не бросаю, тем более, знаю, откуда он дует.

В национальном вопросе я традиционалист, тонкий знаток поверий, психического склада народа, в среде которого обитаю. Я — вепсский Леший, легко переориентируюсь в русского; у вепсов с русскими нет этнической несовместимости, из одной почвы произросли, одна у них биосфера. Господин Великий Новгород в незапамятные времена взял под свою руку Чухарию да и сам по уши врос в здешние болота, пустил корень. Коренное население во все времена жило по законам Лешева царства, умело законы переступать, от Лешего открещиваться.

Выдворяли вепсов, равно и русских, с насиженных мест коммунисты — бесовство государственное, идеологическое. Стало пусто, местность осиротела, подрублен корень. Стариков почти не осталось, пашозерские старухи сойдутся на беседу и меня помянут: «Леший знает, кому это надо, чтобы в наших избах дачники жили». Я-то знаю, только у меня не спросили, когда решали, местную специфику в расчет не взяли. Все было централизовано, и в нашей системе тоже.

Чего у нас не бывало прежде, так это междоусобицы. Местные вызверятся, в субботу попарятся в одной бане, зло паром выйдет. Кто приезжал, того привечали, калиткой потчевали, бутылку на стол выставляли. Новая демографическая ситуация на Вепсской возвышенности чревата распрей, противостоянием. Кого с кем? Коренные здешние вепсы -язычники, обитали в Лешевом царстве, со мною умели поладить. Пришлые дачники слишком самонадеянны, уповают на свой рационализм, думают жить по городскому уставу, по статье, а у нас надо жить по поверью, по преданью глубокой старины, в ладу с природой, со мною, духом природным.

Ну что же, распря... Политизируюсь, буду ее поддувать, моя работа. Зажигаю на небе петарды — зарницы с громом, из оброненной искры возжигаю всепожирающий пал — тревога! Но, положа руку на сердце, честно признаюсь: так жалко былой беспробудной дичи, махровой патриархальности, чухарского идолопоклонства... В Лешеву ночь, как в доброе старое время, из какой-нибудь трубы вылетает моя тетка Сидония (Мережковского читал, шабаш у него описан красочно, но есть неточности, в смысле проникновения в психологию шабаш у Булгакова много выше); о чем мы с ней договариваемся, умолчу, умолчу, умолчу. Неопознанный улечу.

Что станется с нами завтра? Завтра наступает с третьими петухами, а петухов-то в деревне и нет. Не брякает боталами скотина, не ревут трактора... Тихо. Империя распалась. Свергнут тоталитарный режим...