Слово Лешему

Я видел множество муравейников, обросших моховым панцирем и разрытых медвежьими лапами. Тут же на руинах (как у нас на месте поставленного на капитальный ремонт разобранного дома) начинается строительство нового дома-муравейника. Почерневшие, побуревшие хвоины — стройматериалы, отслужившие свой век, — раскидал медведь, муравьи уже натаскали желтые хвоины, пропахшие смолой; в кратере разваленного муравейника вырастает конус нового строения.

Приходит мысль, что у муравьев с медведями есть долгосрочный, собственно, вечный договор-обязательство: вы нам разроете устаревший муравейник, а мы вам... наши мурашиные яички — пожалуйста! лижите! лакомьтесь! Мы производим их не только в расчете на продолжение рода и вида, но и в оплату ваших строительных (разрушительных) работ. Это — наша валюта.

С черникой сей год скудно: весна запоздала, заморозками прихватило в цвету. Малина подошла на две недели позже, чем обычно, зарядили «дожжи», «дожжами» ее обсыпало. Брусника кое-где краснеет — для рябчиков с глухарями. Рябины сей год в вепсских корбях «нетути». А бывало, пойдешь на Сарку порыбачить, на том ее берегу рябины рясно; берег высок да крутенек; рябины отразятся в темной воде омута — такая красота, хоть плачь, хоть пляши. Клюква просыпалась на болоте — местами, словно кто шел с дырявой кошелкой, по ягодке ронял. Морошка, говорят, была — и вся вышла, опять к ней не поспел. Морошка подобна майскому снегу: выпадет, полежит до первого солнцегрева; была и сплыла.

А вот грибы сей год подождали меня. Грибами я еще ахинею (такое слово было у моей бабушки, уроженки новгородской деревни Молвотицы: «ахинеть» грибами значило набрать грибов невпроед).

Шефов везут из Ленинграда в Нюрговичи на заводском автобусе. Это километров 350. Понятно, что автобус до Нюрговичей не доходит, только до Харагеничей. Если сухо, до Корбеничей. Оттуда 7 км пешедралом. Впрочем, иногда шефов привозят из Корбеничей в Нюрговичи на тракторных санях. И вот питерский рабочий класс попадает в вепсские корби...

Прежде всего бегут к озеру, нанизывают на крючки червей, закидывают, вылавливают хорошо если пару окушков-плотичек. Стегают воду спиннингами, берется ладно если одна щучка. Бегут по грибы, не зная леса, берут что под руку попадет — сыроежки, лисички, — возвращаются разочарованные: «А нам говорили...». Выходят на покос. Руководит городскими неумеками Александр Текляшев, тракторист Пашозерского совхоза, брат Ивана. Работают в поле и деревенские бабки.

В обед палят большой костер с краю пожни, варят хлебово, картошку, грибы. Хлеб уже на исходе, кончается курево. Надо идти в Корбеничи, а дорога...

И тут заряжают «дожжи»... Сено гниет в рядках и в кое-как сметанных зародах. На работу не ходят, все больше облениваются, перестают даже бриться. Снаряжают кого-нибудь в Корбеничи в магазин...

Однажды подхватились ехать трое, на лодочке Федора Ивановича (дед в лодке не отказывает никому). Один рождения 1937 года, другой на четыре года постарше, третий помоложе. Двое старшие умели плавать, младший не умел. Озеро глубокое, до берегов далеко...

Отоварились в магазине, взяли семнадцать бутылок водки (это число запомнили в округе, повторяют со значением: семнадцать!). Перед тем как пуститься в обратный путь, хорошо выпили на бережку. Бережки у Капшозера все сплошь приютные, зазывные: так бы и пристал, поблагодушествовал бы на лужку под ракитой, половил бы кайф у костра.

И эти трое поймали свой кайф, увеселились, подняли тонус, сели в лодку... На ходу менялись на веслах. Грести-то долго... Покуда сам не гребешь, захочется и тебе помахать веслами, а как сядешь, скоро соскучишься, потянет тебя в корму поправить, поглазеть по сторонам (или в нос впередсмотрящим). Менялись. Нужной твердости в руках-ногах у всех троих не стало, координация нарушилась. Лодка верткая, о борт лучше не опираться. Кто-то оступился, не удержался... Лодка перевернулась. Двое, умевшие плавать, сразу и утонули, водка их утянула на дно. Помладше, который не умел плавать, уцепился за лодку, держался, кричал. Его услышали в геологическом лагере. Кто-то, молодой парень (его имени не спросили, и лагерь снялся уже), разделся, поплыл, выволок не умевшего плавать пьянчугу на берег.

О происшедшем в то лето на Капшозере говорили на Берегу, на Горе, в Корбеничах, Харагеничах, Пашозере, Шугозере, Тихвине. И теперь еще говорят. Михаил Яковлевич Цветков рассудил так: «Привозят, а магазина нету, о питании не позаботились. Это же им и за хлебом и за всем в Корбеничи — семь километров худой дороги. Питание не могли организовать, зачем же везти. Им сказали: места богатые — рыба, грибы — они и едут, как на курорт. А вон чем кончается — такое горе. И семьи остались...». Утопленники всплыли на другой день, их отловили, увезли на моторке (специально запустили в Капшозеро моторку) в Корбеничи, оттуда в Шугозеро в морг — и домой...