Слово Лешему

Что я могу сказать Вам, Кира Георгиевна? Правда Ваша. Но ведь то, что Вы увидели в Корбеничах, можно увидеть в тысячах деревень нашей России. Названы первопричины явлений и последствий: «раскрестьянивание», «отчуждение работника от земли» и т. д., и т. п. Предлагаются и радикальные меры, чтобы несчастным бычкам не стоять по колено в навозе: «аренда», «кооперация», «фермерское хозяйство»... Но это суть формы, проекты, а люди стали добрыми или не очень — при заведенном порядке жизни, немилосердном; применяясь к нему, как выжить. Вам, кажется, не очень понравился Василий Богданов. Представьте себе, он множество раз забирался в пекло мартеновской печи, остуженной самую малость, — мартен нельзя совсем остудить, непрерывный процесс, — находил там изъян и починял; его легкие изъязвлены кремниевой пылью — профзаболевание силикоз. Такого обжига у него и характер.

Помню, на сессии сельсовета в Корбеничах не могли решить вопроса о перевозчике: кто перевезет в лодке через Капшозеро? Кто Вас перевез, Кира Георгиевна? За сто двадцать перевозить не идут, да и некому, а через озеро-то не перепрыгнешь, не глубинка, — глубина. В магазине провалился пол, починить тоже некому, не на что. Собрались открыть школу, на двоих первоклашек, а в школе поселился дед Григорий, уперся — давайте квартиру в Пашозере, а так не уйду. Квартиру не дали, дед не ушел, школу не открыли. Ни один вопрос на сессии не решился с пользой для населения. И так всю дорогу. Еще летом — ладно, на ягодах-грибах перебиваются, а зимой и вовсе небо в овчинку.

В зиму 1989 года я получил письмо из Нюрговичей от Ивана Текляшева, в последний раз тогда зимовали в родном селенье две семьи — Текляшевых и Торяковых. Вот письмо, в том виде, как написано, с маленькими орфографическими поправками, для понятности:

«Дорогой Глеб Александрович!

Получили от тебя открытку, большое тебе спасибо, дай бог тебе больше здоровья, что ты не забыл нас. Глеб Александрович, у нас в Деревне Нюрговичи кроме снегу никого нету. Живем два месяца как ведмеди в берлоге, нету ни свету, ни телефона, радио не говорит, дороги с осени нету, только одна тропинка от нас к Торяковым дяде Феде и к нам, больше никакого следа нету. Я езжу на работу в Усть-Капшу по озеру на лыжах (в один конец 15 км, под слоем снега вода — наледь; на лыжи налипает по пуду). Вот такие у нас дела.

Федор Иванович и Татьяна Максимовна пока бродят, но в магазин не ходят уже два месяца, сахар в Корбеничах взят, там так и лежит. Федор Иванович написал заявление на телефон как участник войны и инвалид первой группы и не мог добиться никакого результата. В сельсовет обращались, никакой помощи нету.

Теперь не знаем, куда обратиться. Наверное придется зимовать так без свету. Снегу у нас, пожалуй, есть на два метра, так что хватит. Вот такие дела.

Глеб Александрович, если сможешь, то напиши хоть статью про нашу жизнь в Нюрговичах. Если сможешь, то вернись к нам пожалуйста. До свидания.

Ваня Текляшев».

Что удалось тогда сделать? Свет в Нюрговичи провели. Егерь Большаков отвез на «Буране» посылку старикам: десять буханок хлеба, три кило сахару, килограмм масла, бутылку водки, чаю, спичек... Надолго ли им хватило? Вот и посчитайте, Кира Георгиевна, почем у наших вепсов фунт лиха, во что идет унция добра?

Вепсы несентиментальные люди. А что же вы от них хотите? Только не надо отчаиваться, тем более раздражаться. Добро у наших вепсов, в отличие от того, что Вы называете «неправедные дела», сокрыто от посторонних глаз, я говорю о тех вепсах, которые сохранили тепло своих очагов и делятся с нами — теплом, а чем еще поделиться?