Слово Лешему

Паром я придержал на той стороне, пришлось Беглому с Гостем ночь провести в машине. Утром переправились с мужиками. Беглый гоголем за рулем сидит, Гость о чем-то оживленно воркует, будто благополучная пара едет с дачи домой. Вполгоры над Харагеничами въехали... Тут я увязил Беглого тачку по уши в осклизлую глину... Еще и железяку в брюхо воткнул — чью-то полетевшую рессору: Харагинская гора усеяна останками автотранспорта.

Колея на горе одна... Приезжали грузовики сверху и снизу... Торить другую колею никто не решался — мертвое дело. Мужики подходили, приседали на корточки орлами, подолгу смотрели, качали головами; ничего не сказав, уходили. Что тут скажешь, не повезло, так не повезло. Один, молодой, высунулся: «Чего стоишь? Бери лопату, откапывайся».

Беглый взял лопату, но я уже высушил глину, превратил в камень.

Захрясшие на горе мужики (прервалась артерия в округе) смотрели на дело с фатальной непричастностью, как если бы смыло паводком мост или случился обвал, а мы ни при чем. Вяло обменивались информацией, как о чем-то постороннем: в Москве Ельцин держит верха, в Питере Собчак, коммуняки накрылись. Приполз дорожник на гигантском бульдозере, присел орлом, посмотрел, плюнул, выматерился и уполз.

Беглый сказал Гостю:

— Вон автобусная остановка. Через двадцать минут автобус. Ты можешь уехать, вечером будешь дома.

Последовала пауза — испытание на разрыв; все натянулось: в государстве переворот, в округе прервалась артерия, на горе ропот сверху и снизу; посередке меж двух ропотов два человека в железной коробке, он и она... Неординарно задумано, лихо исполнено, а? На то я и Леший, все сделал путем — для раскола, распада и чтобы мордой в грязь... Можно было мне умывать руки, пусть хэппи-энд сочиняет мой сменщик Ангел-хранитель, как раз ему заступать...

— А как же ты? — сомневался Гость. И тотчас решился: — Я остаюсь с тобой.

Беглый не понял, во благо это или в обузу. Но освещение переменилось. Приехал на «козле» посланник Соболя (Соболю доложили), проторил колею, выдернул Беглого; поддомкратили, вынули железяку... По бровке, на большом газу, при большом скоплении зрителей, с сидящим рядом оцепеневшим Гостем, рыча мотором, Беглый вырулил на вершину... Здесь я учинил ему последнюю маленькую пакость: порвал ремень вентилятора — мотор завизжал, как ударенная машиной собака Ивана с Марьей...

Потом все стихло. Верхние съехали вниз, нижние всползли наверх. Стало так, как было от века: запереливалось под лазоревым небом озеро внизу, над вершинами леса запарусили белые облака, залепетали осины, зашуршали березы, забагровела рябина-ягода, застрекотали дрозды...

Полнеба охватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись очарованье.

Тоже Тютчев, из «Последней любви». Что ценю в стихе, так это аритмию...

Михаил Михайлович Соболь, директор совхоза «Пашозерский», сидел у себя в кабинете. Я сел напротив. (В это время его добрые молодцы натягивали в моей машине новый ремень вентилятора). Закурили. Соболь позвонил секретарше, та принесла два стакана чаю. Чай крепкий, индийский.

— Я думаю, — сказал Соболь, — что ничего путнего у них не выйдет, у ГКЧП. Народу переворот не нужен. Нам нужна стабилизация. (Соболь высказывался от имени народа). Какая бы власть ни была, людей надо кормить. Мы производим продукты питания: копаем картошку, заготавливаем корма; в Корбеничах строим скотный двор, в Пашозере Дом культуры. С вепсами можно работать; я человек приезжий, но мне нравятся здешние люди. Сам строю дом на берегу Пашозера... Крестьянский труд всегда был в основе всего. Только бы нам не мешали.

— Хорошо, Михаил Михайлович, — перебил я любезного хозяина кабинета. — Хорошо вы говорите. Все так. А за Озером? Что станется с нашей деревней Нюрговичи?

— Весной объединение «Конвент» предлагало сделку: войти во владение всеми угодьями за озером, вложить средства. Земли наши, но у нас, совхоза, не спрашивали. И мы не встревали. Сами местные жители на сходе уперлись: не отдадим. И мы того же мнения. Что будет дальше? Надо установить на Вепсской возвышенности режим государственного заповедника, национального парка, заниматься хозяйственной деятельностью без ущерба природе. Пусть будут фермерские хозяйства — мы поможем.

Директор совхоза говорил как по-писаному, каждое лыко клал в строку. И такая от него исходила ясность, такая отчаянная уверенность в своей правоте, что я стал оглядываться по углам: где Леший, когда попутает этого парня? От ясности Леший зевает.

Вошли добрые молодцы, доложили: ремень натянут на вал вентилятора. Можно ехать дальше.

Каждая моя вылазка к вепсам завершается визитом в деревню Чога, на берегу одноименной реки, под моей избой чистой, а ниже разбавленной жижей с комплекса. Там где-то есть очистные сооружения, когда-то ими заведовал Иван Андреевич Пулькин... Но это все ниже, а у нас в деревне Чога, да, у нас...