Слово на букву «Л»

— Здесь всего несколько акварелей и карандашных рисунков, — сказала она. — Остальное масло, как и раньше.

Он присел на корточки, в своем прекрасно сшитом костюме среди запачканных маслом тряпок и наполовину выжатых тюбиков он выглядел неуместно.

— Осторожно! Эти еще не совсем высохли.

Он задержался около большой картины, которую она написала по самому первому наброску с Уилла.

— Эта, — кивнул он, — пойдет для окна.

— Нет! — Она извиняющеся кашлянула. — Эта не продается.

Он издал сухой смешок и покачал головой:

— Об этом мы можем поспорить позже. Скажите, что за чушь вы несли о том, что вы не готовы?

Белла молча пожала плечами.

— Вместе с теми, которые вы уже принесли, картин даже больше, чем мы сможем разместить на выставке. Тем не менее...

«Вот оно что, — пронеслось у нее в голове, — они ему не нравятся».

— Эти даже лучше, чем некоторые из прежних картин, так что нам есть из чего выбрать, прежде чем отправить их мастеру.

Он с хрустом выпрямился, пробормотал себе под нос: «Старость не радость», затем взглянул на нее.

— Ну, так в чем же проблема?

— Да вроде ни в чем. Так что, значит, они неплохи?

Он засмеялся веселым, щедрым, громким смехом. Белла нервно хихикнула, неуверенная в причине его веселья, удивляясь, что такой звук может исходить от этого спокойного элегантного человека.

— Прошу прощения, — сказал он. — Извините меня. Могли ли бы вы представить себе хоть на секунду, что я стал бы выставлять их, если бы не думал, что они «неплохи»? Зачем мне это? У меня не благотворительное заведение для безработных художников. Неплохи? Нет, они не «неплохи». Эти картины чертовски хороши, правда. Подумайте о том, что я вам сказал.

Он покачал головой, снова засмеявшись, и произнес:

— Я любил бы свою работу еще больше, если бы только мне не надо было иметь дело с художниками.

27

— Ты ведь приедешь с Уиллом? — спросил по телефону Джеральд, когда Белла наконец собралась позвонить ему по поводу дня рождения Алессандры.

— М-м-м. Возможно, нет.

— Нет? Как у тебя с ним идут дела?

— Дела шли, шли и все вышли, если уж ты хочешь знать.

Нет, она совсем не хотела рассказывать об этом кому бы то ни было, и тем более родителям. Она совершенно не была готова выносить стоический взгляд Алессандры: «Моя дочь — это крест, который я несу».

Белла уже купила подарок для матери — антикварное сервировочное блюдо, расписанное букетиками розовых бутонов, слегка тронутыми золотом по краям. Немало времени было потрачено и на поиски идеально подходящей к нему оберточной бумаги. Хотя она обычно сама рисовала поздравительные открытки для друзей, для матери она давно уже переключилась на покупные. Это было проще, никаких неискренних восклицаний, вроде: «Очаровательно, как мило получить открытку ручной работы». Тем более что по вечерам она чаще всего была слишком занята, пытаясь доработать некоторые картины или просматривая свою записную книжку в поисках работы для свободного художника. На пятницу, в день рождения, Белла взяла отгул, поэтому уже в четверг вечером она загрузила машину — положила свою одежду, подарок плюс изящное деревце инжира в качестве дополнения, новый триллер (в подарок отцу, хоть день рождения и не у него) и бутылку хорошего кларета — и отправилась в путь.

* * *

Она снова спала в своей старой комнате, но перед этим тихо прокралась в спальню для гостей, где они с Уиллом останавливались в свой прошлый приезд. Именно здесь произошла та глупая ссора, когда Уилл с таким самоуверенным видом пытался преподать ей урок и объяснить, что такое Счастливая Семья. Она скривила губы, продолжая и теперь сердиться на него. В ту ночь она отвернулась от него, притворившись спящей, когда он дотронулся до ее плеча, обвил руку вокруг талии и прошептал ее имя. Если бы только она не скучала без него так сильно, если бы не было этой постоянной боли где-то под ложечкой! Не в силах еще раз пережить все это, она быстро убежала обратно в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Так будет лучше.

Все еще одетая в мешковатую футболку, в которой она спала, Белла быстро натянула джинсы и толстые носки, чтобы спуститься вниз. Она выпустила Хунда из кладовки — его любимого местечка для отдыха. Нагнулась, чтобы потрепать его за шею, и вспомнила шутливое подвывание Уилла, когда он смотрел, как она так же обнимала пса. Кроме царапанья когтей Хунда по полу, ничто не нарушало покой в доме — это была та особая тишина перед тем, как проснется кто-то еще. Казалось, дом затаил дыхание в ожидании шарканья тапочек на лестнице, звона чашек, приглушенного фырканья чайника, позвякивания молочных бутылок, когда кто-то откроет холодильник.