Слово на букву «Л»

Белла покачала головой:

— Слишком поздно.

Теперь он не захочет разговаривать со мной. И я не знаю, как мне говорить с ним. У меня нет нужных слов.

— Как ты вообще?

— Превосходно. Обожаю каждую секунду своей жизни. — Белла закрывает глаза, и из глаз у нее текут слезы. — Странно. Дерьмово. Неуверенно. Рада, что цела. Обними меня, — просит она.

Вив крепко обнимает подругу.

— Не смей меня больше так пугать — или я тебя пристрелю.

Они вместе смеются, а по щекам у обеих текут слезы.

30

— Конечно, можно. Я же сказала — в любое время.

По голосу Фрэн чувствуется, что она приятно удивлена.

Белла рассказывает про аварию.

— Я все еще чувствую себя неуверенно, но знаю, что мне надо как можно скорее снова сесть за руль.

Страховая компания рассматривает ее дело. Когда они оценят ее машину, то наконец пришлют чек. Где-нибудь через неделю, когда она будет получше себя чувствовать, она пойдет и присмотрит подержанную машину. Пока же она собирается на выходные взять машину напрокат.

— Спасибо, что, ну, вы относитесь ко мне так.

Фрэн смеется.

— Дурочка. Ты же знаешь, что я люблю тебя — независимо от того, что произошло или происходит между тобой и Уиллом.

Субботнее утро, серое и промозглое, время от времени начинает накрапывать дождь. Домашний пирог «тарт-татен» водружен на пассажирское сиденье. Он, по крайней мере, очень тихий и нетребовательный компаньон. Никакой возни с радио. Никаких: «Мне кажется, может быть, следовало бы там свернуть налево». Никто не будет смешить и отвлекать ее, когда она пытается сосредоточиться, никто не положит руку ей на колено, для того чтобы она могла ощутить его присутствие.

Фрэн в саду, ее явно не смущает сырость после дождя.

— Самое время сажать рассаду.

Она обнимает Беллу.

— Возьмешь красной смородины, когда будешь уезжать, а то у меня ее уже полный морозильник. Желе из красной смородины я наготовила столько, что его не съесть, даже если каждый день подавать барашка. Я знаю, ты найдешь ей какое-нибудь применение.

Белла работает вместе с Фрэн в саду. Все вокруг напоминает ей об Уилле: щелканье садовых ножниц, то, как Фрэн ныряет внутрь живой ограды, выдергивая по пути сорняки и обрывая засохшие бутоны. Белла замечает, что Фрэн избегает говорить об Уилле. Вместо этого она рассказывает о своем покойном муже Хью.

— Знаешь, я все еще скучаю по нему, хотя прошло уже пять лет. Самой мне было даже интересно, когда я «преодолею это» — как будто какую-то полосу препятствий. Я помню, как мне все это казалось огромной, неприступной скалой, на которую мне надо было залезть. Я думала, может, когда я переберусь на другую сторону, жизнь опять станет нормальной. Вот ведь чепуха. Ладно, давай вылезай, хватить торчать тут под дождем, пойдем пить чай.

Я прошла через все. Сначала я просто не могла в это поверить. Знаешь, Хью был очень живым. Мне все время казалось, что я его вижу. Однажды я обошла почти весь «Сэйнсбери» за человеком в такой же брезентовой куртке. Глупо, я знаю.

Белла покачала головой.

— Это не глупо.

— И я так злилась на него. Почему он не заботился о своем здоровье? Ведь у него уже был микроинсульт… Как он посмел оставить меня одну? Потом я начала думать, что это только моя вина. Я должна была что-то сделать, хоть что-нибудь. Это я была плохой — разрешала ему есть масло. Это мне надо было заставить его заняться теннисом. Когда же до меня наконец дошло, что ничего нельзя было сделать, я плакала в самых неподходящих местах и по любому дурацкому поводу. Однажды я выбежала из аптеки, потому что я — глупость какая! — увидела на прилавке порошок «Мицил», которым он пользовался из-за грибка, подхваченного в спортзале. И я подумала: какая ирония судьбы, ведь он недостаточно занимался спортом. Потом сад. Бывало, копаю картошку, взгляну вниз, увижу, что накопала достаточно для двоих, — и снова расплачусь.

Белла доливает чай в кружки.

— Но в конце концов стало лучше. — Фрэн машет рукой в ответ на вопросительно поднятую Беллой бровь. — Нет. Я знаю, о чем ты думаешь. Меня так злило, когда люди начинали опекать меня и лезть со всей этой ерундой вроде «время — лучший лекарь». Но мои чувства действительно изменились. Господь свидетель, я не забыла его. Ничто не будет таким, как прежде. Жизнь стала другой. И я стала другой. Но боль притупилась Я могу с радостью вспоминать о нем, не чувствуя себя постоянно несчастной. Так я постепенно избавилась от тяжести.

Наступает молчание. Фрэн встает и снова наполняет чайник, роется в хлебнице в поисках чего-нибудь, из чего можно сделать тосты.

— У тебя ведь тоже была в жизни потеря, верно?

Слышно, как пыхтит чайник, зажигается спичка, мягко шипит газ.

— Извини. Может, ты не хочешь говорить об этом?

— Да нет, не в этом дело. Мне это трудно. Это так…