Слово наемника

Грязно-черные камни, содержащие серебро. По мне — взвесить бы всю кучу, да разделить по количеству оставшихся в живых (прибавив половину доли на вдов и сирот), ан нет… Здешние люди в руде разбирались. Знали, какие камни нужно обрабатывать ртутью (а это штука редкая и дорогая), какие расплавить в тигле, а с какими вообще не связываться. В результате почти целый день был потрачен на то, чтобы разделить серебряную руду на кучки сообразно ее качеству, и только потом стали делить на количество…

Отказавшись от доли, я не стал наблюдать за дележом, а ушел к шалашу, который успели построить Хельмут и Всемир. Нужно было привести в порядок собственную добычу — доспехи и оружие, некогда принадлежавшие рыцарю фон Шлюффендорфу. Имущество седоусого забрать не успел — кто-то опередил. А ведь наверняка у старого солдата были полезные вещи.

Я снял с убитого фона всё, кроме штанов. Снял бы и штаны, но они оказались испорчены кровью. Зато камзол был почти новый и сидел как на меня сшитый, а дырку спереди можно заштопать. Суконный плащ, подбитый лисьим мехом, был особенно кстати. Накинул его на плечи и с удовольствием ощутил, что зимы теперь можно и не бояться.

Помнится, шлема или каски Шлюффендорф не носил, а на голове у него было что-то вроде шапки с меховыми наушниками. Видимо, отлетела в сторону, и теперь она у кого-то в мешке. Утешил себя тем, что головной убор управителя мне все равно был бы не по размеру.

Меч оказался неплох. Не такой, как я привык (мой на ладонь короче), а этот по длине напоминал палаш, но ничего, сойдет.

А доспехи дрянь… Управитель кичился гербом, но кирасу носил из простого железа, что держит только касательный удар, но не устоит перед копьем. Странно, что стрела не прошибла панцирь насквозь. Видимо, застряла в позвоночнике Шлюффендорфа. Посетовал — зря я стрелял управителю в живот. Но с другой стороны — если отдать доспех кузнецу, то пробоину можно и заварить, а вмятину выправить. Покамест принялся исправлять панцирь с помощью подручных средств — пары камней. Плохая кираса — всё лучше, чем голое брюхо.

— Чего мучаешься? — услышал я довольный голосок Марты. — Ты теперь сотню панцирей можешь купить…

Фрау сгибалась под тяжестью мешка. Но даже в сумерках была заметна улыбка, напоминавшая оскал. Я вздрогнул и пожалел, что не наступила полная ночь.

— Вот… — плюхнула женщина к моим ногам мешок. — Тут на тебя и на меня…

— Я же от своей доли отказался, — пожал я плечами, возвращаясь к прерванному занятию.

— Ну и что? Атаманы решили, что так нельзя… Ты все это дело затеял, тебе тоже доля положена. Всем, кто на обоз ходил, — один талант руды. Тем, кто кашу для нас варил, костры жег, — по четверти таланта. Ну а нам, атаманам, по два. Решили, что не будем мерить — десять человек привел или двух. Правда, — скривилась Марта, — тут и хорошее серебро, и так, выжимки.

— Это сколько? — посмотрел я на мешок.

— Твоих два таланта да моих два, — гордо пнула Марта добычу.

Я присвистнул. Тащить на горбу мешок, весивший четыре таланта,[13] сумел бы не каждый мужчина. Я бы, скажем, тащил. Но — недолго…

— Лютик против был. Ну которому ты зубы вышиб, — уточнила она со смехом. — Заверещал — раз Андрияш от добычи отказался, то нечего ему серебро и давать, но Курфюрст пообещал Лютику язык оторвать и в глотку засунуть, так он и заткнулся. Так что бери серебришко и владей, — заключила она.

— И куда мы с ним? — озадаченно спросил я.

— Куда ты — не знаю. А я, когда все утихнет, в империю Лотов подамся. Там, говорят, серебро дороже, чем у нас.

— Не далеко ли?

— Ерунда! — отмахнулась Марта и начала рассуждать: — Так… Если у нас серебро к золоту меняют пятнадцать к одному, то у Лотов будет один к десяти…

— К двенадцати, — поправил я ее. — Там в прошлом году новый рудник открыли.

— К двенадцати… — огорчилась Марта. — Ну тогда даже и не знаю…

— Ты к древлянам подавайся, — посоветовал я. — Там ни золота, ни серебра своего нет, все привозное.

— Это как? — удивилась атаманша. — У них же, я слышала, самые богатые купцы.

— Потому и богатые, что крутиться приходится. Попробуй без золота и серебра поторгуй!

Забавно, но я был горд за своих родичей, хотя и видел их давным-давно, когда мать уговорила отца отпустить ее и сыновей навестить родственников. Отец, понятное дело, обоих наследников не отпустил. Вольдемару пришел срок посвящаться в рыцари, и поехал я. К слову — золотой пояс и шпоры брат получил тогда, когда отличился в сражении. В нашей семье не признавали рыцарей «по крови», а были лишь рыцари «по подвигу»… Как я ему завидовал.

— Нет, к древлянам не поеду, — решила Марта. — Сам говорил, что холодно. А ты бы сходил к Курфюрсту, а не то он уже спрашивал о тебе. Заодно и панцирь починишь. А я пока костер разведу, кашу разогрею.

— А где эти? — поинтересовался я, подразумевая сотоварищей — Всемира и Хельмута.

— Где-где… — засмеялась Марта. — Они, как долю получили, на радостях в лес любиться пошли. Не тут же друг у друга в задницах ковыряться. Увидят мужики, отрежут им хозяйство. Или головы…