Слово о граде Путивле

– Ты тут не вертись, ничего у тебя не получится, – предупредила баба хриплым мужским голосом. – Хочешь покупать – покупай, а нет – иди дальше.

– Да хочу покупать, хочу, – смутившись, сказал Воислав. – Может, сбавишь немного?

– Христа на тебе нет! – прикрикнула баба. – И так задаром отдаю!

– Ну, уж и задаром! – не согласился дружинник. Корова ему нравилась, но что-то удерживало, не давало ударить по рукам. Может быть, то, что не смог стащить соломинку из-под копыт. Заметив рядом Сысоя, Воислав Добрынич поздоровался с ним и спросил:

– Ну, как ты думаешь, покупать ее или нет?

– На вид вроде хорошая, – ответил рыбак, который в коровах разбирался намного хуже, чем в рыбе.

– Очень хорошая, два ведра молока в день дает, – сообщила баба.

– Ладно, беру, – махнул рукой дружинник и полез за пазуху за деньгами.

Рыбак толкнул его локтем в бок. В приметах он разбирался так же хорошо, как в рыбе.

– Она над передними колесами сидит, – подсказал Сысой приятелю.

Баба, продающая корову, может сидеть над передними колесами телеги или по незнанию, или со злым умыслом отнять молоко.

– А ну-ка, пересядь, – попросил дружинник бабу.

Она и не пошевелилась.

– Ишь, чего придумал! Буду я тут пересаживаться с место на место! – закричала баба визгливым женским голосом. – Если не хочешь покупать корову, так и скажи, нечего уловки придумывать!

– Я сказал, пересядь, – уже с угрозой повторил Воислав.

– И не подумаю! – крикнула баба. – Ходят тут всякие голодранцы, на корову денег нет, вот и пристают к честной вдове, последнее хотят отнять!

На ее крик подтянулись любопытные. Таких на ярмарке было много.

– Это я голодранец?! – вскипел Добрынич. – Да я – княжий дружинник!

– Какой князь, такие и дружинники! – не унималась баба.

Если оскорбления в своей адрес Воислав Добрынич выслушал бы, еще малость поругался с бабой, потом плюнул со злости, что нельзя ее отдубасить, и ушел бы, то хулу на князя ни за что не прощал.

– Ах, ты, гадина! – взревел дружинник и рывком стащил бабу с телеги.

Она упала на четвереньки и завизжала истошно.

Народ сперва засмеялся, ожидая продолжения драки, но потом замолк. Затихла и баба. Тишина наступила такая, что стало слышно, как льется на землю молоко из передней оси телеги. Оно текло толстой струей, выбивая все более глубокую ямку в земле и растекаясь все шире. Баба говорила, что корова дает два ведра молока в день, – столько и должно вытечь.

– Ведьма! – выдохнул Сысой Вдовый.

Баба шустро поползла на четвереньках прятаться под телегу.

– Ведьма! – заорали хором десятки свидетелей. – Бей ее!

Толпа кинулась к телеге. Кто-то пытался вытащить бабу с одной стороны за ноги, кто-то – с другой стороны за руки, а остальные били ее руками и ногами. Баба под ударами не издавала ни звука, только в глубине ее толстого тела что-то громко булькало. С головы ее сорвали платок, и оказалось, что баба лысая, только на макушке шиш из волос, как у черта.

– Разойдитесь, кому сказал!.. – через толпу на помощь к ведьме прорывался поп Феофил, высоко подняв серебряный восьмиконечный нагрудный крест, чтобы видно было, с кем имеют дело. – Прекратите, а то анафеме придам!..

Чтобы быстрее остановить побоище, поп начал колотить крестом тех, кто загораживал ему дорогу. Крест был тяжелый и убеждал лучше угроз. Оттолкнув от бабы самых рьяных, Феофил загородил ее своим телом и строго спросил:

– За что бьете?

– Ведьма, молоко хотела отнять, – показал Воислав Добрынич на текущее уже тонкой струйкой молоко из тележной оси.

– Истину он говорит? – спросил поп у бабы, лежавшей на земле под телегой, наклонился к ней и приблизил к ее устам крест, чтобы целованием подтвердила правоту своих слов.

Она отвернулась от креста и ничего не ответила. Если бы она сейчас отреклась, то до конца жизни каждую ночь к ней приходили бы черти и терзали до первых петухов. Ведьмы, испытавшие такое, утверждали, что лучше на костре сгореть.

– Понятно, – сказал поп Феофил и крикнул в толпу: – Эй, где там мечники?

– Здесь мы, – расталкивая людей, к телеге подошли два мечника.

– В тюрьму ее, – показав на бабу, приказал поп. – И чтоб никто ее и пальцем не тронул.

Поп Феофил не имел права приказывать им, но все знали, каким уважением он пользуется у князя Владимира и как лют ко всякой нечисти и всему языческому. А поскольку, по убеждению Феофила, русичи – народ двоеверный, и христиане, и язычники, и каждого найдется, за что покарать, ослушаться его боялись. К тому же многие исповедывались ему, а кое-кто, особенно перед битвой, во время исповеди говорил больше, чем было принято среди ратных людей.

– Не тронут, – ответил один из мечников, а второй, поддев острым носком сапога червчатый платок, валявшийся в пыли, закинул его бабе на грудь, чтобы прикрыла лысую голову с шишом.

Хотя било бабу много людей, на лице и голове ее не осталось ни одного синяка или ссадины. По всему было видно, что больше всего ее огорчило то, что опростоволосили. Первым делом, лежа на земле, она повяла платок, а потом уже встала на четвереньки и вылезла из-под телеги.

– Сжечь бы ее надо, – предложил Воислав.