Слово о граде Путивле

В сени вело широкое крыльцо, под которым, а также между сваями, куры вырыли несколько ложбинок, видимо, любили там лежать в ненастную или жаркую погоду. В сенях у порога лежала рогожа для вытирания ног, а справа в углу стояла ивовая корзина с сеном, в которой сидела на яйцах черная курица. Из сеней дверь слева вела в кладовую, где хранились в ларях и бочках сухие припасы, а дверь прямо – в жилую комнату. Пол в комнате был земляной, утрамбованный до твердости камня и тщательно подметенный. Справа от входной двери, занимая угол, почти четверть помещения, стояла большая белая печь с лежанкой наверху и дырками для сушки рукавиц и валенок в боковой стенке. В топке горели дрова и на огне стоял накрытый крышкой большой горшок, в котором что-то булькало и рычало по-звериному. Создавалось впечатление, что в нем варят живого медвежонка или волчонка. От печки вдоль стены, наглухо приделанная к стене, шла широкая лавка с постелью, состоявшей из двух овечьих шкур вместо перины, подбитого заячьим мехом оделяла и подушки. «Ногами» постель упиралась в боковую стенку печи, «головой» – в стену с узким слюдяным окошком. Под лавкой на рогожке лежала черная кошка с шестью черными котятами, еще слепыми. От окна до красного угла расположился узкий дубовый стол, возле которого стояли скамья такой же длины и два столбца. В красном углу висела икона, закрытая занавеской – застенком, а перед ней висела лампадка с засохшим фитильком, потому что давненько в нее не заливали масло. От угла к двери стояли у стены два больших окованных сундука. Четвертый угол занимал поставец – столб с полками. На нижних широких полках стояла большая посуда, а чем выше, тем уже были полки и мельче посуда. Между поставцом и входной дверь занимали место два деревянных ведра с водой, накрытых крышками. На ближней от печки крышке лежал ковшик в виде гуся. На четырех крюках, вбитых в потолок, висели пучки трав, от которых шел тяжелый дух, не то, чтобы неприятный, но казалось, что воздух стал гуще и поэтому дышится тяжелее.

Была ночь на Благовещение. Завтра откроется земля – пробудится ото сна, из нее вылезут змеи, лягушки, мыши, выберутся из берлог медведи, вылетят из ульев пчелы, а с юга прилетят аисты. Завтра нельзя работать и топить печь, иначе будет мор и засуха. В Благовещение даже птица гнезда не вьет. И до этого дня нельзя пахать землю: закровоточит. Ночь на Благовещение – время разгула нечистой силы, колдовства, гаданий, можно задействовать такие силы, какие в обычную ночь не наберешь. Поэтому, несмотря на позднее время, у печи стояла ведьма – молодая женщина в черной холщовой рубахе, простоволосая и босая, очень красивая, причем какой-то необычной, иноземной красотой и в то же время типично русской. Может быть, так казалось из-за того, что волосы у нее были жгуче-черные, очень густые и мелко вьющиеся, а глаза васильковые, чудной сочности и глубины. Была в этих глазах детская беззащитность и, глядя в них, никто не верил, что имеет дело с ведьмой. Впрочем, ведьмой она стала случайно. Десятилетней девочкой пасла на выгоне гусей, а мимо пронесся вихрь – свадьба чертей – и подхватил ее. Очнулась она на лесной дороге. Над ней склонилась красивая женщина, богато одетая. Как потом узнала девочка, то была княгиня Ефросиния Ярославна. А вот сразу, неведомо откуда, поняла, что женщина приголубит ее, угостит медовой просфорой и довезет в своем возке до дома, и что еще не раз их пути пересекутся, и отплата за ласку будет намного выше. Счастье не обретешь, если не встретишь. С того дня она стала «слышать», о чем думают люди, и видеть их судьбу, а еще через год, в ночь на Ивана Купала, к ней придет известная посадская ведьма Провна и передаст ей свои знания, потому что в то лето была засуха, и через несколько дней народ решит проверить старую ведьму на ведовство – утопит в Сейме. Если бы Провна не передала знания, то не утонула бы, но тогда бы ее, как ведьму, сожгли на костре. Молодая ведьма подождет еще неделю, чтобы отвести подозрение от Провны, и «растворит» небеса – три дня и три ночи будет лить, как из ведра. С тех пор она помогала людям, но так, чтобы об этом никто не догадывался. Единственное ведьмовская примета, от которой не смогла отказаться, – это любовь к черному цвету, обретенная во время кружения в вихре с чертями. Мать запрещала ей носить черное, поэтому ведьма в четырнадцать лет вышла замуж за углежога, чтобы через два месяца схоронить его. Углежога привалило дерево, которое он срубил. Она ведала, что это случится, просила мужа не ходить в лес, пожить еще, но от судьбы не уйдешь. Так она и стала вдовой – свободной женщиной, вольной делать, что хочет, и носить, что нравится, в том числе и черное – якобы траур по мужу.