Слово о Маяковском

«О, четырежды славься, благословенная!» — такими словами встретил Маяковский Великую Октябрьскую социалистическую революцию. С Октября 1917 года начинается новый этап в его творчестве, этап, обусловленный прежде все-то изменением действительности. Резко меняется тональность стихов. Господствующий в дооктябрьском творчества поэта пафос решительного отрицания враждебной человеку действительности, саркастическое, гротескное ее изображение (персонажи сатирических гимнов, образ Повелителя Всего), мрачные картины людского горя, страданий уступают место мажорному, одическому утверждению начавшихся в стране коренных перемен. «Ода революции», «Левый марш», «Мистерия-буфф», «Потрясающие факты» — эти первые образцы социалистического искусства Великого Октября захватывают своей искренностью, глубочайшей верой а прекрасное будущее, открывшееся перед человечеством. Маяковский, как и прежде, романтик, но теперь это романтизм утверждения и созидания нового мира. «Необычайнейшее», почти фантастическое в его произведениях тех лет вырастает из жизни, переплавляемой революцией. В вихревые дни великого исторического перелома, которые вскоре войдут в память человечества как начало новой исторической эры, Маяковский убежденно встает в ряды первых (тогда еще малочисленных) деятелей литературы и искусства, включившихся в гигантский процесс революционного обновления жизни. Он глубоко убежден, что революция и поэзия нужны друг другу, он верит в действенность слова. Но, чтоб оно стало подлинно действенным, все должно быть перестроено: лирика и эпос, поэзия и драматургия. «Все заново». Ведь никогда перед художником не стояла столь огромная задача — содействовать объединению миллионов людей на основе новых социальных и нравственных принципов, принципов взаимосвязи и взаимообогащения…

В этом искреннейшем желании непосредственно участвовать в революционном обновлении жизни и искусства во имя счастья миллионов — источник новаторства Маяковского. И одновременно — иллюзорная надежда на то, что в великом деле сближения искусства и революции особая роль принадлежит футуризму. Но надежда эта не оправдалась.

Объективно Маяковский и футуризм представляли разные пути в искусстве. Если для Маяковского решающим было участие искусства в подвиге социалистической революции, то большая часть поборников футуризма сводила его назначение лишь к «революции» в самом искусстве. Социалистическая революция расценивалась ими как повод для собственного эстетического самоутверждения. В ряды футуристов после Октября влились новые люди, но главной задачей по-прежнему считалась борьба с художественным наследием прошлого, и прежде всего с реализмом Стремление к гегемонии, к признанию футуризма «государственным искусством» вступало в противоречие с ленинской политикой в литературе и искусстве. Социалистическая революция, направляемая гением Ленина, осознавала себя законной наследницей всех созданных человечеством ценностей культуры, художественного творчества и, естественно, не могла не давать отпора любым попыткам, преднамеренным или бессознательным, нигилистического отношения к этим ценностям.

Да, путь основоположника советской поэзии не был свободен от ошибок. Но еще больше, чем сам поэт, ошибаются те, кто, спекулируя на его ошибках, пытаются перетащить Маяковского в лагерь модернизма, а также и те, кто преувеличивает значение его ошибок, забывая, что он шел неосвоенной целиной. Поэзия же, по его собственным словам, — «вся! — езда в незнаемое». И подвиг В. Маяковского после Октября заключается не только в том, что он решал грандиозные задачи, которые впервые поставила перед поэзией обновляющаяся жизнь. В подвиге Маяковского очень важно мужество выбора. Выбора такого пути, который бы наиболее органично слился с путем народа и содействовал преодолению иллюзий, посеянных модернизмом, эстетикой декаданса, которые извратили представления о сути и назначении искусства, о новаторстве.

Без подвига выбора и преодоления нельзя было перестроить поэзию так, чтобы и эпос и лирика могли вместить и выразить неведомый людям старого мира строй чувств, мыслей, переживаний нового человека — человека для людей.

«Поэзия Маяковского, — как справедливо заметил М. Луконин, — питалась высшей потребностью человеческого общения, она возникла из его стремления сделать человека лучше, вдохновенней, тоньше, жизнеустойчивей, любвеобильней, его поэзия жила для того, чтобы передать человеку то особое, что открылось ему самому, обрадовать его видением высшей коммунистической цели, воодушевить мыслью, чувством, которым его самого осчастливила советская жизнь»[5].

Такая гуманистическая миссия искусства вовсе не волновала людей, считавших себя соратниками Маяковского.