Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

Поэт Олжас Сулейменов, основываясь на «тюркизмах» и якобы выявленных им «невидимых тюркизмах» русского языка (к которым принадлежат даже воин, боярин, полк, труд, охота, облава), делает вывод, что и культуру свою славяне заимствовали еще до Батыя от тюрков: «Какие новые явления могли принести кочевники Ига в культуру, предельно насыщенную ароматом степного этноса за века минувшие? Большую часть того, что можно было получить от тюрок, славяне заимствовали до XII века (выделено О. Сулейменовым). «Поэт выдвинул две смелые гипотезы, разделяемые многими маститыми тюркологами: первая – что кыпчакско-половецкий язык в XII веке играл среди русской знати такую же роль, какую французский играл в начале XIX; вторая – что «Слово» написал не кто иной, как обрусевший половец или по крайней мере какой-то близкий родственник степняков, который творил в среде, «насыщенной поэзией тюркской речи». Иначе, считают исследователи, просто никак нельзя объяснить, почему при полном отсутствии тюркизмов и других современных «Слову» произведениях именно оно столь ими насыщено. П. А. Баскаков, например, насчитал таковых целых сорок три единицы и, отметив, что «список этот, возможно, еще не полон», накинул для убедительности еще двадцать три выявленные Карлом Менгесом и Джоном Принсом»[304].

Свои оригинальные взгляды на происхождение «Слова» и на его автора О. Сулейменов обобщил в книге «Аз и Я», вышедшей в 1975 году в г. Алма-Ате. Книга вызвала появление ряда критических статей как одобрительного характера, так и резко осуждающих концепцию поэта. После критического рассмотрения книги со стороны ортодоксальной школы «словистов» (Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев и О. В. Творогов), а затем и на совместном заседании Бюро Отделения литературы и языка и Отделения истории АН СССР 18 февраля 1976 года, появилось Постановление ЦК КП Казахстана от 17 июля 1976 года «О книге О. Сулейменова «Аз и Я», осуждающее публикацию работы. В центральном органе ЦК КПК – газете «Казахстанская правда» – была опубликована редакционная статья «Высокая идейность – главный критерий», в которой делался вывод о «серьезных идеологических и методологических ошибках» автора и «Письмо в редакцию» О. Сулейменова, в котором он признавался в «серьезных неточностях, научно необоснованных выводах» и принял большинство вменяемых ему замечаний (при переиздании книги уже в годы перестройки, 1989 году, в своем предисловии Сулейменов отказался от авторства «Письма)[305].

Пример идеологического преследования О. Сулейменова за неправильное толкование «линии партии» в литературе вообще, а в «Слове о полку Игореве» в особенности, был весьма поучителен для исследователей, допускавших «отклонения» от одобренной идеологическим отделом ЦК КПСС концепции школы академика Д. С. Лихачева. Недаром академик А. А. Зализняк, приступая к своей работе по лингвистическому анализу текста «Слова о полку Игореве», писал, что «…в советскую эпоху версия подлинности «Слова» была превращена в идеологическую догму. И для российского общества чрезвычайно существенно то, что эта версия была (и продолжает быть) официальной, а версия поддельности «Слова» – крамольной. В силу традиционных свойств русской интеллигенции это обстоятельство делает для нее крайне малоприятной поддержку первой и психологически привлекательной поддержку второй. А устойчивый и отнюдь еще не изжитый советский комплекс уверенности в том, что нас всегда и во всем обманывали, делает версию поддельности «Слова» привлекательной не только для интеллигенции, но и для гораздо более широкого круга людей… Убийственную роль для репутации этих работ <о подлинности «Слова».– А.К.> у читателей играет лежащее на них клеймо советской цензуры, которая практически не допускала прямого цитирования А. Мазона или А. А. Зимина. Бесчисленные страстные доказательства подлинности «Слова» и фразы типа «из этого следует, что «Слово» подлинно», повторяемые как рефрен после каждого существенного или несущественного наблюдения и очень часто там, где логически ничего не следует, подразумевали наличие некоего коварного врага, который стремится обесчестить эту гордость советского народа… версия подлинности «Слова» была фактически включена в число официальных научных постулатов, сомнение в которых было равнозначно политической нелояльности… С другой стороны, с самого момента публикации «Слова» и в особенности после того, как появилось сообщение о гибели рукописи, высказывались сомнения в его подлинности. И необходимо признать, что таинственность, которой было обставлено появление этого памятника, и театральность его гибели располагали и поныне располагают к априорному недоверию»[306].